— Конец! — объявила наконец Евгения и высунула из-за полога раскрасневшееся личико. Зрители хлопали с облегчением, как семиклассники в оперном театре. Артистки переместились обратно в детскую.

— Юль, а ты свою на глисты проверяла? — спросила вдруг громко Бакулина.

Копипаста растерялась, глянула на Джона в поисках срочной словесной помощи, но поэт на лице ничего не выразил. Помощь пришла от пьяной Стениной:

— Мы её на всё проверяли. И если ты таким образом намекаешь, что Евгения слишком худая, то это у неё констици… констису… конституциональное.

— Да, — обрадовалась Юлька. — Она потом выправится, все так говорят. Вспомните, девочки, какой я была страшенной в школе.

— А ты покажи Джону фотографии, — вероломно предложила Бакулина.

— Ни за что! Я лучше чай поставлю. Евгения! Слышишь меня? Уложи Лару спать и сама ложись. И почистите зубы…

— …друг другу! — дополнила Вера. Ей показалось, что она ужас как забавно пошутила. Лара хотела было зарыдать, но Евгения быстро успокоила маленькую. «Перевозбудилась», — со знанием дела объяснила она.

— Вера, а ну-ка скажи: «Массачусетс», — потребовал Джон.

Вера попыталась, но то, что у неё получилось, звучало очень смешно.

— Я, например, это и на трезвую голову не выговорю, — призналась Юлька. Она уже пришла с чайником и чашками.

— Это слово-тест, — сказал Джон. — Вере на сегодня хватит.

Стенина так не считала, вслух рассуждая о том, как же это ей раньше не приходило в голову слегка удобрять жизнь вином?

Джон куда-то исчез, потом пропала бакулинская торба и вместе с ней — сама Бакулина, зато Юлька сидела с Верой, а Вера почему-то лежала в комнате девочек, и Юлька гладила её по голове. Лицо Копипасты было неприятным — как у одного известного певца: голосом его не обидели, но лицо во время пения становилось отталкивающим. Таких нужно слушать по радио.

Копипаста долго гладила Веру по голове, в которой не было ни одной мысли, а лишь какие-то оборванные полузвуки. В конце концов и они куда-то исчезли — вместе с Юлькой, комнатой и этим днём.

Приехала полиция. Из машины выбрались два совсем юных мальчика, одному из них форма была к лицу. На Веру мальчики глянули через окно с беглым интересом, как на экспонат за стеклом. Почему-то её это задело. И то, что её это задело, тоже, в свою очередь, задело. Вообще-то Вера давно перестала воспринимать мужчин вне их профессии, да и к тому, что она их не интересует, оказалось довольно просто привыкнуть. Красавицам, как Юля Калинина, миновать этот порог значительно сложнее. А таким, как Вера, с годами становится даже неприятно осознавать разницу полов: к примеру, в одном купе поезда с мужчинами ездить категорически не хочется. Пусть лучше женщина на каждой полке — даже если облитая духами с ног до головы и с длинными волосами, которые лезут в нос и прилипают к одежде. Даже такая пусть, главное, чтобы женщина. А тут, смотрите-ка, задело! Мальчишки-полицейские, ровесники если не Ларе, то Евгении… Может, крючок попал Вере в ту часть мозга, что отвечает за самооценку? Или, пропади она пропадом, за сексуальность?

Голова совсем не болела, правда, кружилась. И эта кровь…

— Сами идти сможете?

Полицейский, которому шла форма, открыл дверь и теперь смотрел на Веру иначе — как на экспонат, который достали из-за стекла, чтобы над ним с трепетом склонился специалист.

— Конечно, смогу!

— Я вам «Скорую» вызвал.

— Не надо мне «Скорую»! — запротестовала Вера. — Я и так опаздываю, мне нужно в Кольцово — кровь из носу.

— Кровь из носу у вас уже есть, — заметил мальчик.

Вера провела пальцем над губой — точно.

— Но я себя совершенно нормально чувствую. Я в этом разбираюсь, учила медицину в школе. На УПК.

Мальчик поднял брови — ему это тоже шло. Конечно, он понятия не имеет о том, что такое УПК. Учебно-производственный комбинат. Школьники, овладевайте рабочими профессиями! Теперь такого нет — и слесарей в стране поэтому тоже нет. На днях Вера видела рекламную растяжку на улице Луначарского: «Приглашаем на работу специалистов, зарплата: юрист — 10 тысяч, бухгалтер — 15 тысяч, слесарь — 50 тысяч».

Мальчик-полицейский вдруг протиснулся в машину и сел рядом с Верой. От него пахло сигаретами и фруктовой жвачкой в пропорции два к одному.

— Знаете, девушка, — начал он, и Веру тут же накрыло благодарностью за эту ничем не оправданную «девушку»: ей было сорок, а выглядела она в этот день на пятьдесят, — у нас недавно был случай. Похожая авария, только у пассажирочки (и снова жарко — «пассажирочка»!) вообще ни царапины. Ребята предложили вызвать «Скорую», она отказалась, а через три часа умерла.

— Как это умерла?

— Вот так взяла — и умерла. Ребёнка осиротила. У вас дети есть?

— Дочь.

— Маленькая?

— Ваша ровесница.

— Ни за что не поверю, — сказал галантный полицейский, из Парижа, что ли? — В общем, девушка, сидим и ждём «Скорую»! Если не пойдёте, я вас на руках отнесу.

Вера всхлипнула и вдруг почувствовала, что шарф на голове насквозь промок от крови.

— Вот у меня точно такая же мама, как вы. Ни о своём здоровье, ни о близких не думает. Позвоните дочери! — сказал мальчик, прежде чем закрыть за собой дверь машины. Вера, вновь упавшая в свои сорок, а может, и в пятьдесят, послушно взяла мобильник, но поняла, что Ларе звонить не станет.