Машину вел Паркер. И взял слишком быстрый темп. Пару раз машину заносило так, что задние колеса оказывались в опасной близости от края пропасти.

Я молчал.

Он вел машину небрежно, касаясь руля кончиками пальцев, словно боясь к нему притронуться. Прошло немало времени, прежде чем показался дом Бретта. Окруженный четырехметровой стеной, он был построен на возвышении и хорошо просматривался издалека, но вблизи был скрыт деревьями и кустарниками.

Паркер остановил машину, чтобы я смог осмотреться. Мы достали план, и он показал мне, где находится служебная дверь.

– Нужно лишь перелезть через стенку, - сказал он. Так как это делать придется мне, а не ему, он не находил в том ничего трудного.

– Поверху проходит колючая проволока, - добавил он, - но это можно уладить.

Перед большими железными воротами появился сторож. Было ему лет пятьдесят, и выглядел он настоящим здоровяком, а его внимательные голубые глаза следили за нами до тех пор, пока мы не остановились метрах в пяти от ворот.

– Подождите, я с ним поговорю, - сказал Паркер. Сторож двинулся в нашу сторону. Маленького роста, коренастый, с плечами боксера. На нем была коричневая рубашка, вельветовые брюки и фуражка с козырьком. Толстые, короткие ноги были обуты в кожаные сапоги.

– Я думал, что это дорога на Санта-Медину, - сказал Паркер, высунувшись из машины.

Сторож, поставив начищенный сапог на порог нашей машины, внимательно рассмотрел Паркера и затем меня. Если бы мне и не сказали, что это бывший полицейский, я все равно бы догадался по презрительному выражению глаз.

– Это частная дорога, - сказал он язвительным голосом, - так указано на дорожном щите у развилки, за восемьсот метров отсюда. Дорога на Санта-Медину поворачивает налево. Что вы здесь потеряли?

Пока он разглагольствовал, я рассматривал стены. Они были гладкими, как стекло, и сверху проходили три ряда колючей проволоки, достаточно острой, чтобы впиться в мое мясо.

– Я решил, что как раз левая дорога частная, - продолжал Паркер, безмятежно улыбаясь.
– Извините нас за вторжение.

У меня была возможность рассмотреть еще кое-что. Возле сторожевой будки, зевая на солнце, сидела собака. Собака-волк. У нее были такие большие клыки, что на них можно было повесить шляпу.

– Проезжайте, - сказал сторож.
– Когда у вас появится побольше времени, научитесь читать дорожные указатели.

Объемистую талию сторожа опоясывала портупея, а из кобуры выглядывала рукоятка огромного кольта, отполированная частым употреблением.

– Не нужно грубить, - спокойно сказал Паркер.
– Тут кто угодно может ошибиться.

– Ну и красавца родила твоя мать, - ответил сторож. Паркер вспыхнул.

– Это оскорбление, - ответил он сухо.
– Я буду жаловаться вашему хозяину.

– Двигай, двигай, - проворчал сторож.
– Убирайтесь отсюда со своей кучей железа, пока я не дал тебе более веский повод для жалобы.

Мы отправились тем же путем, что и приехали. Я наблюдал за сторожем в зеркальце машины. Он стоял на середине дороги и смотрел в нашу сторону, толстый и надменный.

– Очаровательный добряк, - сказал я улыбаясь.

– Есть еще один такой же. Ночью они дежурят вместе.

– Вы видели собаку?

– Собаку?
– он посмотрел на меня.
– Какую собаку?

– Собаку с волчьими зубами. Вид у нее даже более свирепый, нежели у сторожа, к тому же она голодна, да и проволока заострена на славу. Думаю, мне не мешало бы застраховаться.

– Вы не получите от нас больше ни цента, если хотите знать, - выдавил из себя Паркер.

– Как раз об этом я и толкую.

С псом придется считаться. Должно быть, приятно смотреть, как это кроткое животное пускает слюни в темноте. Да, старина, вам придется переиграть и немного раскошелиться.

– Тысяча или ничего, - отрезал Паркер, - так что умерьте ваш аппетит.

– Вам следует набавить. Бретт может заплатить мне гораздо больше. И не говорите "умерьте свой аппетит", пока не знаете, сколько я запрошу.

Я увидел, как сузились его глаза. Значит, попал в точку.

– Предупреждаю вас, Джексон, - сказал Паркер сквозь зубы, - оставьте фокусы. Мы заключили сделку, вы получили задаток, значит, пойдете с нами до конца.

– Переговорите с Германом. Я хочу на пять сотен больше, или выбываю из игры. Герман не говорил мне ни о стороже, ни о стене, ни о проволоке, ни тем более о собаке. Он представил всю работу так, будто ее можно выполнить с закрытыми глазами.