Неинтересно жить, когда поговорить не с кем. Всё молчком да молчком. Онеметь можно.

Сашка подошел к калитке и увидел, как из трубы дома Офтиных дымок поднимается. Чем-то вкусным запахло. Не иначе, тетя Анюта блины печет. Должно быть, они румяные, поджаристые, хрустящие по краям. Маша, наверно, уже дома, за столом сидит и эти румяные блины уплетает, молоком запивает. У Сашки слюнки потекли. Конечно, он не голодный, в лесу ягод наелся. Но ягода, она ягода и есть, а блины — это блины. Блины съешь, целый день сыт будешь.

Посмотрел Сашка на свой дом, на трубу. Нет, не дымит их труба. Сидит на ней ворона и зорко озирается. А на трубу Офтиных ворона не сядет. Сразу задохнется от дыма.

Навстречу с крыльца сошел отец. С топором. Отец у Сашки плотник. В колхозе коровник строят, там он и работает. Это когда нормальный, то есть не выпивший. А сейчас не разберешь, вроде твердо стоит, не качается. Только глаза чего-то моргают. Когда мать была жива, Сашка почти никогда не видел отца пьяным. А после смерти жены он нередко приходит домой, как будто на костылях. Бутылки из магазина с собой приносит. Жалко, говорит, Пелагею мою, вот и хочу сердце свое успокоить.

Семен немного постоял у крыльца, словно раздумывая, идти на работу или не идти. Затем, обернувшись к сыну, бросил:

— Картошка в погребе. Свари сам. Мне некогда…

И, вскинув на плечо топор, шагнул к тропинке.

— Папа! — крикнул Сашка. — А ты не мои штаны надел?

Остановившись, Семен посмотрел на свои изрядно потрепанные брюки, недовольно буркнул:

— Чего зря болтаешь! В твои штаны разве влезу?!

Проводил Сашка отца и задумался. Картошку сварить. Не хочется. Может, лучше блины затеять?

В чулане стояла кадушка, открыл ее — пшеничной муки едва-едва на донышке. Старательно выгреб ее в тарелку, принес на кухню.

Первым делом Сашка скинул рубашку. Чтобы рукавами муку не растрясти. И так мало. Затем взял большую миску, осторожно пересыпал в нее муку, налил воды. Помешал деревянной мешалкой — густо. Еще добавил воды. И когда тесто стало жидким, решил, что готово. Теперь — развести огонь. Но где? Затопить печь — много возни. Был бы, как в Ковляе, газ, повернул бы ручку, поднес спичку — и вари, пеки сколько хочешь!

Побежал Сашка к лесу, набрал сухих веток, запалил на опушке костер. Вскоре костер заполыхал так, что жарко стало. Налил Сашка на сковородку немного теста и — к огню. Благо ручка у сковородки длинная. Сашка у огня стоит — держит сковороду с блином. Тесто начинает шипеть, вздуваются пупырышки. Тесто постепенно желтеет, потом принимает цвет не то железа, не то чугуна.

— Кашу, что ли, варишь? — послышался позади звонкий голос.

Оглянулся Сашка и увидел рядом Машу. Не отвечая ей, снова принялся за свое дело.

— Хватит уж держать на огне, почернела твоя каша, — опять вмешалась Маша.

«Откуда она взялась тут?» — подумал Сашка и, бросив презрительный взгляд на девчонку, зло сказал:

— Учи кого-нибудь другого, как варить кашу! А я сам испеку… Без тебя… И не кашу вовсе…

— А что ты печешь?

— Блин! Или не видишь?

— Вижу. Да что-то на блин не похож.

— Ну и пусть! А твое какое дело?

— Как какое! Я, может, хочу научиться от тебя, как вкусную еду готовить. Тесто с вечера, что ли, замесил?

— Зачем вечером? Утром. Только что.

— Эх, ты! Кто же утром затевает блины?

— Отойди отсюда, не мешай! — сердито оттолкнул ее Сашка, ставя на землю сковороду. Он вынул из кармана небольшой ножичек, попытался снять блин. А он прилип к сковородке — топором не отдерешь.

— Маслом нужно было смазать сковороду. Тогда блин легко бы снялся, — сказала Маша и присела на корточки рядом с Сашкой. — А если замешивать тесто вечером, то нужно дрожжи класть.

— Какие еще дрожжи?

— Обыкновенные. Чтобы тесто поднялось. И тогда твои блины были бы пышными, вкусными, а не такие…

Маша с трудом выковырнула кусок из почерневшего кома, что лежал на сковороде. Откусила, скривила рот:

— Тьфу! Разве это блин! Железо. И не соленое.

— Сама ты железо, — рассердился Сашка и, назло ей, тоже отодрал от сковороды часть своего печения, сунул в рот. Не то от голода, не то из желания показать этой задаваке, что он умеет печь блины, Сашка съел весь кусок и от удовольствия даже губами причмокнул.