— Об антропософии? — переспросил я. Термин показался мне знакомым.

— Это новая революционная наука, созданная братом фройлен Эльзы, чтобы снабдить человечество принципиально новыми инструментами познания самого себя и окружающей нас действительности, — пояснил Вбокданов. — Новаторство примененных профессором Штайнером методов состоит в том, что они, во-первых, органично совмещает строго научный подход к предмету исследования с инфернальными источниками получения информации. Такими, как интуиция или ясновидение, рассматриваемыми в рамках концепции антропософии в качестве проявления неких непознанных, но реально существующих возможностей организма, которыми грех не воспользоваться наряду с точными измерительными приборами, всякими термометрами, манометрами, омметрами и прочим хламом. Это раз. Кроме того, и вот тут, как раз, главная фишка: у герра Штайнера наблюдатель — не отстраненное и как бы поставленное над экспериментом лицо, а непосредственный участник процесса. Тот, от чьего восприятия напрямую зависят результаты исследований…

— Как это? — я наморщил лоб.

— Да элементарно, я вам сейчас на примере поясню. Скажем, вы страдаете дальнозоркостью и не способны разглядеть показания вольтметра. Ну и пишете себе в тетрадке — двадцать два вольта. А их было — двести двадцать…

— А… — сказал я. — Так вы погрешность имеете в виду? Ну это — совсем другое дело. Я, допустим, вообще могу быть слепым как крот, и тогда решу, будто провод вовсе не под током, разница потенциалов — ноль. Но из этого еще не следует, будто меня не убьет, когда я за него возьмусь…

— А вот тут вы, аккурат, пальцем в небо попали, полковник… — заявил Вбокданов, явно торжествуя.

— Бросьте, — отмахнулся я. — Вы чепуху городите, милейший.

— Отнюдь, нет, господин Офсет, — заверил меня Вбокданов. Его лицо стало непроницаемым.

— Александр Александрович прав, — мурлыкнула Эльза Штайнер.

— Простите, но это вздор, — отчеканил я. — В чем вы пытаетесь меня убедить? Что я способен по собственному желанию изменять разницу потенциалов в электросети? Или что смогу заставить воду кипеть при пятидесяти градусах Цельсия, а замерзать — при минус пятидесяти, если крепко уверую, будто именно так и должно быть?

— Вы только что изложили основополагающую суть антропософии…

— Извините, но в таком случае, эта ваша антропософия, при всем моем уважении к господину Штайнеру, яйца выеденного не стоит. Курам на смех, черт подери…

— Да поймите же вы, чудак человек, — перебил Вбокданов, приподнимаясь, — что именно ваша безнадежно закостеневшая точка зрения и удерживает столбик ртути на отметке в сто градусов, когда вы опускаете его в кастрюлю с кипятком!

— Моя закостеневшая точка зрения в ответе за силы природы, подчиняющиеся фундаментальным законам физики?! — ахнул я.

— Нет никаких фундаментальных законов физики, выдумка они!

Я почувствовал, что вот-вот рассмеюсь ему прямо в лицо. Это было бы крайне неприлично.

— Херню городите! — буркнул Гуру, не отрывая лба от стола. Словно его голова попала в поле притяжения Юпитера, став неподъемной.

— Идите вы сами к черту, старый пропойца! — фыркнула Эльза Штайнер.

— Хуй там я пьян! — парировал Вывих ворчливо. — Это вам только кажется, будто я натрескался из вашей пристукнутой реальности. Нехер вам было делать, как мои рюмки считать. Некрасиво, млять, не по-христиански нихера…

Значит, и про богов — точно такой же бред, — подумал я, поймав себя на том, что испытываю разочарование малыша, обделенного подарками на Рождество.

— Мы проводили эксперименты в Химической лаборатории, я имею честь возглавлять это научно-исследовательское заведение. И, должен вам сказать, они подтвердили на практике все, сказанное мной за этим столом…

— У вас вода при пятидесяти градусах Цельсия кипела? — осведомился я.

— И много чего еще, о чем вы ни малейшего представления не имеете! — с вызовом бросил Вбокданов. — И чем я не могу поделиться с вами из соображений секретности. И еще — чтобы сберечь ваш сон…

Ухмылка, которую он позволил себе, понравилась мне даже меньше этих слов.

— Вы, полковник — остаетесь дитем порочного старого мира, даже отринув его, — вздохнул Вбокданов, как мне показалось, с совершенно не наигранным сожалением. — Вам, при всем старании, трудно себе вообразить, что искренняя вера в действительности способна сдвигать горы. Только нужно правильно захотеть. Для этого, правда, надлежит вытравить из себя убогие мелкособственнические пережитки, целиком отдавшись интересам общего дела на благо всех…

— Вот как, — сказал я.

— А вы думаете, для красного словца дорогой наш Ильич завещал нам учиться, учиться и учиться, непрестанно совершенствуясь?

— Точно так, как это делает Руди у себя в лаборатории, — с воодушевлением подхватила Эльза Штайнер. — А этот бездарь Вывих еще имел наглость подшучивать над ним! Между тем, именно при помощи упорных ежедневных тренировок на протяжении многих лет брат надеется довести свою способность концентрировать волю до такой степени, чтобы открыть дверь в Шамбалу одной силой мысли! И он уже здорово продвинулся в этом направлении, кстати. Незадолго до того, как я покинула его, уехав в Москву, Руди удалось увидеть очертания Белой пирамиды. Она забрезжила вдали, похожая на мираж, продержавшийся в воздухе около пяти минут. Брат сказал, это только начало, и скоро он сможет удерживать ее на гораздо более продолжительный срок. При этом она постепенно начнет приобретать все более четкие очертания, пока не станет достаточно плотной, и тогда Руди отопрет ее…