Когда силы готовы оставить меня, неожиданно вижу свет. Солнечные лучики, каким-то чудом пробившиеся сюда, в подвал. Они падают на лицо, ее лицо. Такое доброе и родное, оно само будто соткано из света. Мрак отступает всего на шаг, но этого вполне достаточно.

— Мне тебя так не хватает… — говорю я. — Мне так тяжело…

— И мне не хватает тебя…

— Прости меня. Я не хотел…

— В том, что случилось, нет твоей вины. Но, ты должен быть сильным, любимый. Ради малыша. Он без тебя пропадет.

— А я пропаду без тебя. Где ты?

— Рядом. Я с тобой, в твоем сердце…

— Но я так хочу тебя обнять! И… не могу…

Тяну к ней руку, свет рассыпается по ладони теплыми бликами.

— Не забывай, теперь ты в ответе за Малого. — Она говорит ласково, но уверенно, и я поневоле успокаиваюсь. Ужас, заставивший меня дрогнуть минуту назад, сдает позиции, вытесненный более сильным чувством — любовью. — Не забывай о Малом. Помни, если он не вернется домой, мы никогда больше не встретимся.

— А разве мы еще встретимся?

— Это теперь зависит от тебя…

— От меня? Но что я должен сделать?!

— Не упусти наш последний шанс…

— Шанс? Но в чем он состоит?

Лицо любимой плывет, будто в мареве, теряет очертания. Незаметно оно обретает черты моей матери.

— Сынок, я очень люблю тебя. Ты не должен себя казнить за случившееся. Ты не виноват…

Они как будто сговорились. Виноват или нет, да какая разница, ведь мы, в конце концов, не в суде. Но, даже если бы он был назначен мне именно тут, в этом жутком иррациональном подвале, разве лоерам, пускай и целому табуну самых высокооплачиваемых и ушлых юристов, съевших стаю собак на защите участников ДТП, удалось бы хоть как-то облегчить мои муки? Предотвратить беду, которая уже стряслась… Что в сравнении с ней приговор самого сурового, самого предвзятого и безапелляционного трибунала?

Пустяк…

Кусаю губу, борюсь с собой, чтобы не расплакаться. Загоняю рвущийся наружу стон обратно, под ребра. Даже если мама — всего лишь плод моего разгулявшегося воображения, если она послана на сетчатку глаз подсознанием, ведущим свою, двойную игру, не хочу, чтобы слезы оказались снаружи. Ей и без них тяжело…

— Малой со мной, ма, — сообщаю я, подумав, самое время поменять тему. — Ты слышишь меня, ма? Малой со мной и в полном порядке. Быстро идет на поправку и, я думаю, что скоро сумею его вытащить.

Вернуть тебе, — добавляю мысленно. Хотя бы на тринадцать лет. Когда их только предстоит прожить, они кажутся Вечностью, не так ли? Другое дело, когда окажешься в пункте назначения, но для Малого это случится нескоро…

— Не бойся за него, слышишь? — с нажимом повторяю я. — Я делаю все, что ты написала в записке…

И много чего еще, — вертится на языке. Меня подмывает упомянуть самолетики, которые мы с таким упоением клеим. Точнее, которые собирает Малой, а я наношу на фюзеляжи и плоскости боевую раскраску, играя роль отца, которого мне так мучительно остро и долго не хватало…

Которого ты забрала у нас, мама…

Пожалуй, пускай это останется при мне. Я не вправе ни корить, ни осуждать ее. Был у нее выбор или нет, она сделала его из самых лучших побуждений.

И я впервые узнал о нем только здесь, в призрачных и мрачных стенах Госпиталя…

Как ни странно, мои обнадеживающие слова по части самочувствия Малого не приносят ожидаемого эффекта. На мамином лице блуждает сомнение, она словно борется сама с собой, мучительно взвешивает, говорить мне нечто важное, или не стоит. Но, вероятно, чаши весов колеблются, и она вместе с ними. Решаюсь прийти ей на выручку.

— Что, ма? О чем ты хочешь сказать?

— Твой отец был поздним ребенком… — тихо произносит мама неожиданно.

Это мне уже известно, — думаю я. Несложно, сопоставив приблизительный возраст Афганца с почтенным возрастом старика-декана, прийти к правильным выводам относительно разницы между ними…

— У него был брат… — продолжает мама.

— Брат? У отца?

— От первого брака твоего деда. Он родился сразу после войны. И погиб, когда ему едва исполнилось пять лет…

— Что стряслось?!

— Несчастный случай. Малыш играл во дворе, на детской площадке, куда недавно привезли намытый земснарядом песок. Самосвал вывалил его и уехал. Там оказалась неразорвавшаяся мина. Такие случаи бывали в начале пятидесятых. Эхо войны…

— О, Господи… — бормочу я, думая о несчастном Старике. Как же он мог, после того, что стряслось, так жестоко обойтись c моим отцом…

— Это еще не все, — продолжает мама. — Спустя несколько лет после трагедии супруги попытались начать все заново. Они снова решились завести ребенка. Им не удалось. Жена твоего деда умерла при родах. Ребенка, им опять оказался мальчик, не спасли. Хоть, можешь не сомневаться, твой дед был далеко не последним человеком, и больница, и врачи были самыми лучшими… Случившееся сломало бы другого человека. Но не такого, как мой будущий свекор. Он замкнулся в себе, сосредоточившись на работе. Скорее всего, он остался бы одиноким до конца своих дне…