На мне темный деловой костюм, длинный серый плащ и черные туфли. Я продвигаюсь не спеша, старательно огибая маленькие и не очень лужи.

Что это за место? Где я?

Дорожка, ведущая меня в неизвестность, покрыта старым выщербленным асфальтом. Вдоль обочины, через каждые двадцать метров — маленькие таблички, вроде указателей километража, которые стоят на трассах, только чуть меньше и гораздо запущеннее. Краска на них совсем облупилась, надписей не разобрать, ясно только, что это цифры. Направо и налево расходятся аллеи, такие узкие, что кроны растущих вдоль них деревьев касаются друг друга, образовывая тоннели.

Через какое-то время, безо всякой на то причины, сворачиваю в одну из аллей. Ловлю себя на том, что не вполне управляю своим телом. Я, скорее, пассажир, наблюдающий за проплывающим мимо пейзажем из окна маршрутного такси. В салоне, кроме меня, никого, двигатель работает абсолютно бесшумно.

Замечаю по бокам, среди зелени, серые и черные пятна. Почти сразу догадываюсь, это памятники — мраморные, гранитные или просто сваренные из стальных труб кресты. У какой семьи на что хватило, тень имущественного неравенства, отброшенная обществом в загробный мир. Все памятники, вне зависимости от степени запущенности, взяты в плен невысокими металлическими оградками.

Вокруг очень тихо, щебет птиц не нарушает тишины. Напротив, подчеркивает ее.

Асфальт обрывается, далее мой маршрут пролегает по проложенной между заборчиками тропинке. С овальных фотографий, с вырезанных в камне портретов на меня смотрят десятки лиц. Имена, цифры, последние прости, коротенькие фразы, иногда стихи, застывшие попытки выразить словами боль утраты. Капли дождя блестят как слезы.

Наконец, движение прекращается. Я на месте. Передо мной две свежие могилы, покрытые живыми цветами. За ними кто-то недавно ухаживал. Взгляд медленно поднимается выше. В изголовьях — два небольших памятника, они соединены маленьким «мостиком». Никаких портретов, одни имена. Наши имена. Ее и мое. Фамилии, так и оставшиеся разными, как распорядилась судьба. Послания от родных, о том, как рано мы ушли, и как велика для них эта потеря.

И даты. Первая и вторая, и вся наша жизнь, уместившаяся в черточку между ними. Недолгая, хоть мы успели познать любовь и счастье…

Я смотрю на надписи, и меня охватывает тоска. Поглощает, растворяет в себе. Мне нестерпимо жаль ее и себя, жаль нашу молодость, обернувшуюся Вечностью, и наше Будущее, которого теперь не будет. Мне жаль родных, которым придется привыкать к тому, к чему нельзя или невыразимо трудно привыкнуть. Жаль, жаль, жаль…

Хочется закурить и положить сигарету на могилу, но, похлопав себя по карманам, убеждаюсь, что они пусты.

Вот я и бросил…

Я здесь не просто так. Я должен что-то увидеть, что-то понять…

Разглядываю наши памятники. Взгляд задерживается на цифрах. И я наконец догадываюсь.

Даты! Они разные! Я умер на два месяца позже нее. Как же так?! Может, врачи еще боролись за мою жизнь?.. Целых два месяца?

Присаживаюсь на скамью неподалеку. Рассеянно наблюдаю, как колышутся ветви, тяжелые и мокрые после проливного дождя.

Как же так случилось?..

Листья подрагивают, когда на них падают редкие капли. Закрываю глаза. Вдруг ощущаю толчок. Вздрогнув, скамейка приходит в движение. Пытаюсь пошевелиться, но не могу. Какая-то сила влечет меня все дальше. Быстро темнеет. Место, где мы обрели вечный покой — давно позади, поглощено густыми зарослями и сумраком. Могилы, кресты и деревья все быстрее проносятся мимо. На мне больше нет плаща. Я одет в спортивные брюки и футболку, те самые, к которым уже успел привыкнуть.

Неожиданно «скамейка» совершает разворот на месте, плавный и одновременно крутой. Вижу перед собой проем, из которого льется тусклый желтый свет. Не успеваю толком ничего рассмотреть, как оказываюсь внутри небольшого помещения, обитого листами имитирующего дерево пластика. «Скамейка» закатывается в него, грохоча колесами, сталкивается с дальней стеной. Это уже давно не скамейка, я сижу в кресле-каталке. Позади лязгает тяжелая стальная дверь. Пол начинает вибрировать, затем ползет вверх под шум работающих механизмов. Только теперь осознаю, я в кабине лифта. Лифта в моем индивидуальном госпитале-призраке.

Наконец, кабина, вздрогнув, останавливается, продолжая при этом слегка покачиваться на тросах. Снова грохочет металлическая дверь.

— Наш этаж, — доносится из-за спины женский голос. Чуть не подпрыгиваю от неожиданности. — Сейчас отвезу тебя в палату. Врач позже подойдет.

— Где мы? — вопрос, заданный глухим охрипшим голосом, риторический. Я догадываюсь, где.

— В больнице…

Она выкатывает меня из лифта, вижу знакомый холл. Телефон-автомат рядом с огнетушителем. Напротив — металлическая дверь, ведущая на лестничную клетку. Только теперь здесь полно народу. Мимо проходят больные, кто в халатах, кто в пижамах, кто в спортивных костюмах. На ногах — домашние тапочки или пляжные шлепанцы. Я — в настоящем госпитале.