— Шеремет — алкоголик, — перебил его Чеклинин и, подавшись к ямщику, сказал. — Останови тут.

Они вышли у стройки, примкнувшей к лесу. Тоненькие березки дрожали вокруг. Гортов слышал хруст веток и ритмичный крики — кто-то кричал то ли «Хой», то ли «Гой».

— Вон там, видишь? — Чеклинин ткнул пальцем в сторону леса, и Гортов увидел, как между стволов мелькают бритые головы. Чернорубашечники носились и прыгали на лужайке, без шапок, злые и красноухие, это они кричали: «Гой!». Разбившись на пары, чернорубашечники дрались. Отдельная группа нарезала круги вокруг опушки. В возбужденном воздухе были слышны мат и хрип.

— Русские пробежки, слыхал? — ухмыльнулся Чеклинин, вдруг сильно и остро ткнув Гортова вбок. Гортов спокойно подумал, что теперь у него, должно быть, ребро сломалось, но он даже не проверил его рукой.

— Готовятся… — довольно заметил Чеклинин

— К чему?

— Ко всему, — сделавшись строгим, ответил Чеклинин и продолжил затем после долгой паузы. — Это русские парни, браток, они просто так не отступятся.

— От чего? — Гортов все же потер ушиб.

— Ни от чего, — снова хмурясь, ответил Чеклинин в тон. — Ты, Гортов, понять должен — конъюнктура меняется, а Русь — навсегда. Две тысячи лет простояла, и еще две простоит, а вы все, молодые, думаете, как насекомые — часами, днями, минутами…

Гортов заметил, что совсем рядом, привалившись к пеньку, на холодной земле лежал человек, непонятно, живой или мертвый.

— В лице у тебя, Гортов, есть что-то незрелое, — Чеклинин сощурился, изучая его антропометрические черты, словно на глаз измеряя череп. Но потом отвернулся резко, достал сигареты «Союз-Аполлон». — Если ты с нами, Гортов, то это всерьез. Это навсегда, Гортов. Я в тебя верю, хоть ты мне не показался сначала. Перспективы у нас отличные. Запомни, Каменной слободе быть, и жидам до нас не добраться.

Чеклинин закурил и сразу выплюнул сигарету. Достал новую.

— В общем, подумай, с кем ты, с этим вертлявым пидором Шереметом, или за нас. И бабу свою береги. Сочная она, сочная, — он облизнул жирные губы, цепляя сигарету к одной из губ.

— Сочная, — согласился Гортов с тоской. Человек у пенька пошевелился — значит, не умер. Чернорубашечники снова кричали: «Гой! Гой!».

***

Когда Гортов вернулся, Софья уже была дома. Все было убрано, и, вертя попой, она, как ни в чем не бывало, мыла полы.

— Все в порядке? — спросил Гортов.

Она ответила: «Да».

— А где Пьер? — спросил Гортов.

Софья нахмурилась, отвернулась к окну.

— Я думала, ты ушел с ним, — сказала. Софья сняла тряпку с щетки и с размаху бросила в воду. Грязные брызги оказались у Гортова на сапогах.

Гортов спустился по лестнице с тихим призывом: «Пьер… Пьер… Пьер».

Свиньи не было слышно.

На улицу уже опустилась ночь, неожиданно теплая. В свете дальних высоких фонарей, несших малиновый свет, казалось, что на Кремлевских зубцах висят стрелецкие головы, и смотрят на Гортова. Из темноты вдруг вывалился чернорубашечник в распахнутом чужом полушубке, с двухлитровой пивной бутылкой в руке. Неловко, порывисто, словно его тянули за поясницу нитью, он подошел к Гортову и сказал хрипло: «Ты чего здесь делаешь, гнида? А ну спать!».

Гортов помотал головой. Спать он не мог, нужно было искать Пьера.

Но парень уже шел назад, булькая и дергаясь всякий раз всем жилистым телом; он прошел по уходящей на холм просеке, пнул по пути истукана Столыпина с какой-то живой яростью, как будто тот ему навредил персонально, и скрылся во тьме, невидимый, но еще долго икающий.

***

Гортов всю ночь искал Пьера в кустах и деревьях, ходил и к реке, — вдруг Пьер хотел насладиться видами, — пересек все дорожки, телефонным слабеньким фонарем светя по земле. Нигде не зажглось ни одного окна, и ни одна живая тень не пошевелилась, только на склоне будто бы стоял человек с собакой, но по приближении оказалось, что это просто обломок столба с торчащей из него деревяшкой.

«Куда бы я пошел, если бы был карликовой свиньей?» — с совершенной серьезностью думал Гортов, а над ним вертелись звезды, ласково хохоча. Перемазавшись в почве, шамкая грязью, Гортов вернулся домой без Пьера.

***

Светило солнце, но и шел снег. По брусчатке звонко, словно зубами, стучали лошади. Ветер приносил с мусорной ямы ее аромат.

Сосед-алкоголик жарил во дворе мясо.

— Шашлычку? — запенилась на лице улыбка, словно с лица он не вытер шашлычный жир.

— Это что, свинина? — спросил Гортов, подтянувшись, ослабнув голосом, как будто по внутренностям провели смычком.

— Конечно, нет: свинину мне религия кушать не позволяет, — сказал сосед, чуть не прыгая от удовольствия.

Гортов побежал скорее к Славянскому дому.

***

Стройка в Слободе полностью остановилась. Стояли памятники, как мумии, замотанные в газеты и тряпки, валялись лопаты, кирки, и в мусорке Гортов нашел даже бензопилу. Безудержно сыпался снег. В выходной опять была воскресная школа. Гортов и Софья вместе с детьми побывали в ней.