— Да, это моя дочь, Мэри Энн. Ей сорок четыре, джентльмены, но никто никогда не давал ей ее лет. Так странно. Я хочу сказать, что ее мать рано состарилась, но наша дочь выглядела так, словно всегда будет вечно молодой. Я помню, что сказал об этом ее матери, и она попросила меня больше так не говорить, поскольку была очень суеверная. Ей казалось, что я могу накликать беду на девочку, и вот как оно вышло на самом деле…

— В том, что случилось, нет вашей вины, мистер Уокер, — Спрэтлинг старается вложить в голос немного тепла, — мы понимаем, что для вас это тяжелое испытание.

— Когда я смогу получить ее тело?

— В ближайшем времени.

— Вы собираетесь разрезать ее?

— Вы говорите о вскрытии, мистер Уокер? Мы уже провели его.

— Но вы должны были спросить моего согласия, а также и согласия Уильяма, он все же ее муж! Разве недостаточно того, что убийца издевался над ее телом?

— Мистер Уокер, это полицейское расследование; вскрытие было необходимо, чтобы понять, какие именно повреждения нанес убийца, — терпеливо объясняет Спрэтлинг. — По характеру ран мы можем установить, каким орудием он пользовался. Это облегчит поиски.

— Поиски… — повторяет Уокер и презрительно кривит рот.

Как и большинство простых лондонцев, Эдвард Уокер не доверяет полицейским и не верит, что они способны найти убийцу его дочери. Поэтому он не задает никаких вопросов по поводу расследования.

Тем же вечером в морг в сопровождении инспектора Эбберлайна приезжает муж убитой, Уильям Николе. Во дворе у дверей мертвецкой Николе встречает тестя в компании с неким худым молодым человеком с хмурым лицом. Уокер внимательно оглядывает своего зятя. Николе выглядит как джентльмен из светского общества: на нем пальто, шелковый цилиндр и перчатки. Резкий контраст между ним и уличной проституткой, убитой на Бакс-роу, нельзя не заметить. Трудно поверить, что этих двоих что-то могло связывать, но, тем не менее, это так.

— Посмотри на своего сына, Уильям, — просит Уокер. — Я его воспитал и смею заверить — сделал из него человека!

Уильям Николе смущен.

— Я, признаться, не узнал его, он очень изменился.

Эбберлайн показывает Николсу на двери морга.

Газетчики остаются снаружи, в морге констебли снимают крышку с гроба, Николе наклоняется к телу и тут же отстраняется. Когда он поворачивается к инспектору, в его глазах стоят слезы.

— Теперь, когда я вижу ее такой, я готов простить ей все, что она сделала со мной…

Эбберлайн вынужден соблюсти процедуру.

— Вы подтверждаете, что эта женщина — ваша жена Мэри Энн Николе?

— Да, — энергично кивает Николе.

Он повторит это снова у дверей морга, обращаясь не к газетчикам, которые жадно ловят каждое его слово, и не к Уокеру, что стоит у ворот. Уильям Николе говорит сам с собой.

— Это она, без всяких сомнений. Теперь все закончилось, раз и навсегда.

Но для Фредерика Эбберлайна и полиции Лондона все еще только начинается. Николсу же придется ответить на ряд вопросов:

— Как давно вы не жили вместе, мистер Николе?

— Уже семь лет. Семь лет назад она ушла от меня насовсем, она и раньше уходила — мы жили не дружно. Но в тот день она сказала, что больше не желает делить со мной постель. Я не знал, что сказать. У нас пятеро детей, но я тоже хотел, чтобы она ушла, потому что устал. Я не думал тогда, что все может закончиться так, как произошло.

— Где вы живете сейчас?

— Возле Старой Кентской дороги.

— Где вы работаете?

— «Перкинс, Бейкон и Компания». Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Это необходимо для протокола, никто вас ни в чем не обвиняет, не беспокойтесь.

— Да, — Николе усмехается горько. — Было бы странно, если бы меня обвиняли! Я, правда, иногда не сдерживался, когда мы жили вместе, но это было так давно, и, честное слово, она всегда брала верх. Иногда я даже позволял ей ударить себя, я спускал ей многое. Может быть, если бы я вел себя тверже, все было бы иначе…

Эбберлайн терпеливо выслушивает его. В ходе беседы выясняется, что после свадьбы Уильям и Полли некоторое время жили самостоятельно, а затем перебрались к ее отцу на Трафальгар-стрит, где квартировали в течение десяти лет, до 1875 года, а затем около шести лет снимали дом на Стэмфорд-стрит.

— Мы платили пять шиллингов и шесть пенсов в неделю, — добавляет Уильям Николе— Было очень тяжело.

Он расстался с Мэри Энн в 1881 году и некоторое время помогал ей деньгами, точно так же, как помогал деньгами своей супруге другой незадачливый муж — Генри Табрам. Точно так же, как и Табрам, он прекратил выплаты, когда узнал, что Полли Николе зарабатывает деньги сама, занимаясь проституцией.

— Как вы узнали об этом?

— Я не помню, мне кто-то сообщил! Я нашел ее и сказал, что перестану платить. Меня пытались заставить это делать ее отец — мистер Уокер, ее община… Они хотели, чтобы я давал ей деньги, но я-то знал точно, что она продает себя на улицах, а все, что получает, — пропивает. Я больше не хотел ее поддерживать. Разве кто-нибудь меня осудит за это?!