– Но у него не было никакого наследства.

– Я знаю. Но она не знала. Эгги Твиттертон не знала. И если его убили из-за наследства, так оно и понятно, почему шестьсот фунтов с трупа не прибрали. Возможно, она не знала, что они там, а если и знала – зачем ей забирать, все равно ей отойдет. Шевели мозгами, Джо Селлон.

Питер тем временем догнал мистера Макбрайда на пороге.

– Как вы доберетесь обратно?

– Бог его знает, – честно сказал мистер Макбрайд. – Я доехал до Грейт-Пэгфорда на поезде и сел на автобус. Если автобуса не окажется, придется искать машину. Не поверил бы, что в пятидесяти милях от Лондона есть такие места. Как можно в них жить – в толк не возьму. Но это, пожалуй, дело вкуса.

– Бантер может отвезти вас на машине в Пэгфорд, – предложил Питер. – Он им в ближайшее время не понадобится. Извините, что втянули вас во все это.

Мистер Макбрайд был благодарен, о чем и сказал.

– Такая у меня работа, – добавил он. – Вам и вашей леди в чем-то хуже всех пришлось. Меня самого никогда не привлекали эти деревни три на четыре. Вы ведь думаете, дамочка виновата? Конечно, ничего нельзя сказать наверняка, но в нашем деле надо очень внимательно смотреть на родственников, тем более если деньги замешаны. Бывают люди, которые и завещание не пишут – говорят, это все равно что подписать себе смертный приговор. И они не так уж и неправы. Но послушайте! Этот самый Ноукс был в весьма незавидном положении, так ведь? Может, он какие-то левые делишки обделывал? Видал я, как людей не только из-за денег пришлепывали. Ладно, всего хорошего. Мое почтение ее светлости, премного вам обязан.

Бантер подогнал автомобиль, и он сел, помахав рукой на прощание. Питер нашел Гарриет и объяснил, что от нее требуется.

– Бедняжка Твиттер, – сказала Гарриет. – Ты будешь при этом присутствовать?

– Нет. Пойду подышу свежим воздухом. Скоро вернусь.

– В чем дело? Кирк сказал что-то неприятное?

– Нет-нет, он беседовал со мной деликатно, в лайковых перчатках, так сказать. Принял во внимание мой титул, утонченность и прочие недостатки. Сам виноват, я на это напрашивался. О господи, снова викарий. Что ему надо?

– Они попросили его зайти еще раз. Выходи через заднюю дверь, Питер. Я возьму его на себя.

Кирк и Селлон наблюдали из окна за отъездом мистера Макбрайда.

– Мне, наверно, надо было самому привести Эгги Твиттертон, – предположил Селлон. – Может быть, ее светлость скажет жене, чтобы она ей кое на что намекнула.

– Беда с тобой в том, Джо, – ответил суперинтендант, – что у тебя, как это называется, никакой психологики. Ничего такого они не сделают. Они не попытаются замять уголовное дело и не станут препятствовать отправлению правосудия. Просто он не любит делать больно женщинам, а она не любит делать больно ему. Но ни тот ни другая и пальцем не шевельнет, чтобы нам помешать, потому что так не делается. А того, что не делается, они не сделают, вот и все.

Изложив таким образом моральный кодекс аристократии, мистер Кирк высморкался и вернулся на свое место. Тем временем дверь отворилась, впустив Гарриет и мистера Гудакра.

Преподобный Саймон Гудакр нервно заморгал, когда перед ним предстали два полицейских, готовых к бою, и хотя Гарриет, поднявшись по лестнице, предварила его появление бодрым “викарий хочет вам что-то сказать, суперинтендант”, его это нисколько не успокоило.

– Боже мой! Итак. Да. Я вернулся, чтобы узнать, не нужен ли я вам зачем-нибудь. Как вы и предлагали, понятно, как вы и предлагали. И сказать мисс Твиттертон – но я вижу, что ее здесь нет, – э… просто сказать, что я зашел к Лаггу по поводу… э… как его, гроба. Разумеется, должен быть гроб… Я не знаком с официальной процедурой в подобных случаях, но ведь несомненно понадобится гроб?

– Обязательно, – сказал Кирк.

– Да-да, спасибо большое, так я и предполагал. Я сказал Лаггу обратиться к вам, потому что, как я понимаю, тело уже не в доме.

– Оно в “Короне”, – сообщил суперинтендант. – Дознание придется провести там.

– Боже мой! – воскликнул мистер Гудакр. – Дознание, разумеется.

– Помощник коронера все устроит.

– Да, спасибо, спасибо. Э… Крачли заговорил со мной, когда я подходил к дому.

– Что он сказал?

– Ну… я думаю, что он думает, что его подозревают.