Шрифт:
...В Америке существует замечательная традиция: дарить уходящему с работы открытку, где сотрудники на прощанье пишут ему свои пожелания.
«Удачи тебе, Марк, на новой работе! Не забывай нас, звони! Верю в тебя!» Торт, пицца, пепси-кола. Помню задушевный прощальный спич Франчески, теплое рукопожатие Аркадия, заплаканные глаза Лизы...
А ту открытку с пожеланиями удачи храню по сей день.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Женское лицо
Новая амбулаторная клиника, где я теперь работал, входила в крупный наркологический комплекс, филиалы которого были разбросаны по всему Нью-Йорку и даже в ап-стэйт (часть штата за пределами большого города). Моя нынешняя зарплата была почти вдвое выше той, что я получал на прежнем месте; предоставляли и отличную медстраховку. Клиника, правда, находилась в криминогенном районе Бронкса, зато условия работы были куда лучше, чем на «фабрике по выжиманию пота» у Франчи.
Теперь у меня был свой отдельный кабинет и не такие сумасшедшие нагрузки. Во всяком случае, исчезло ощущение потока, когда пациенты воспринимались бревнами на лесосплаве. Появилась возможность присматриваться к ним внимательней, прислушиваться к их словам.
Забегая вперед, скажу, что в этой клинике существовала другая проблема. Бесконечные сплетни, наушничество, подсиживания друг друга, война за должности, за благосклонность начальства – такова была, как говорится, рабочая атмосфера. Постоянно создавались различные блоки, враждовавшие между собой, существовала оппозиция администрации и группа лояльных.
Эта паучья война велась, разумеется, не без ведома директора, белого американца по имени Стивен. Был он человеком мягким, нерешительным, поэтому казался легкой добычей для каждой политической группировки, желавшей склонить его на свою сторону. Однако, при всей своей мягкости, мистер Стивен был мастером маневра и непредсказуемого хода. И когда одна группировка уже собиралась торжествовать победу, директор в последнюю минуту оставлял этот лагерь и давал обещанную вакантную должность кому-нибудь из побежденных! И начинались новые перестановки, дипломатия, тайные переговоры и т. д.
Все это ужасно отвлекало и мешало работать. Тот, кто не хотел в этом участвовать, плотно закрывал дверь своего кабинета и завешивал окошко табличкой: «Идет сессия. Просьба не беспокоить!»
ххх
Это была моя первая пациентка. До сих пор я имел дело только с крутыми парнями, пришедшими лечиться не по своей воле, а по воле судей и прокуроров. И вдруг – дама.
Сказать, что Римма была красива, значит, ничего не сказать. Еврейка, родом с Кавказа, чертовски стройная, чертовски обаятельная. В клинику обычно приходила в стильном джинсовом костюме. Я не специалист по размерам женских бюстгальтеров, но могу смело утверждать, что Римма носила лифчики не самых маленьких размеров. Жаль, что столь привлекательная от природы девушка изуродовала себя увесистыми силиконовыми сиськами. Пожалуй, это было единственным, что выдавало в ней стриптизершу.
От меня Римме нужно было письмо в суд, где судья в скором времени должен был решить, может ли Римма видеться со своим ребенком, и если да, то как часто. Ее пятилетний сын тем временем жил у мужа, который подал на развод и добивался, чтобы Римму лишили материнских прав.
Признаться, в то время, пытаясь как-то скоротать одинокие вечера и немного скрасить холостяцкое житье-бытье, я порой заглядывал в стриптиз-клубы. Там, в ласках женщин, влекущих куда-то в сумрак зала, было легко забыться, поверить хоть на миг, что мир полон нежности и тепла...
Мое знакомство с Риммой произошло как раз тогда, когда я принял решение оставить пагубную привычку посещать стриптиз-клубы, где пленительные дамы чрезвычайно ловко опустошали мои карманы. Вот уж действительно, Бог шельму метит: встреча с Риммой для меня стала испытанием вдвойне.
Римма танцевала в одном из Манхэттенских стриптиз-клубов. Она часто ездила с бой-френдами отдыхать, нюхала кокаин, пила. Правда, еще не скатилась на самое «дно». Дно? О чем вы говорите? Вы в своем уме?! Римма производила впечатление беззаботной, почти счастливой молодой женщины. Правда, не имела ни высшего, ни даже законченного школьного образования. Считала себя немного бестолковой и безалаберной. Впрочем, так оно и было. Муж, по ее словам, был редким занудой, говорил только «правильные» слова и был озабочен исключительно бытом. А Римме хотелось огней, света, музыки, сумасшедшей любви...
Что поделать, она легко влюблялась в очередного кавалера, отправлялась с ним в сладкое путешествие, отрывалась в ресторанах, шиковала в отелях, но вскоре этот кавалер почему-то смотрел на нее как на обычную, извините, блядь. И прогонял.
Она была очень ранима. Разрывы и расставания с мужчинами переживала весьма болезненно. Как-то раз мне позвонили из отделения «Скорой помощи», чтобы подтвердить информацию о Римме. Оказалось, что после того, как ее бросил очередной ухажер, она напилась и обкурилась, залезла на крышу 22-х этажного дома и танцевала там на самом бортике...
От меня ей нужна была бумага для суда, больше ничего. Просила написать, что она «хорошая и чистая». Надеялась, что судья разрешит ей видеться с сыном в любое время, без всяких ограничений. А муж утверждал, что она – активная наркоманка, и ее к ребенку вообще нельзя подпускать.
Ах, какое шоу она устраивала в моем кабинете во время сессий! Стул, правда, – не сцена в стриптиз-клубе. Поэтому ей приходилось ухищряться, не вставая со стула: выгибала свое молодое роскошное тело так и этак, наклонялась, соединяя локти обеих рук на груди, бесконечно поправляла шлейки лифчика...