И, надравшись, как черт, курил потом крэк…»

==========

*Misery (aнгл.) – отверженность

Я тогда подумал: а что, если наши русские пациенты поделятся своим опытом, своей болью, своей надеждой… Надеждой! Да! Так и назову этот сборник «Глоток надежды».

Пусть все, кто пожелает, дадут мне свои исповеди-рассказы, стихи. Если захотят написать их жены, мужья, родители, – пожалуйста. Все будет анонимно, имена и фамилии авторов изменю. Тот, кому потом попадет в руки эта книга, в чьей-то исповеди, возможно, увидит себя. Или услышит предупреждение. Или просто грустно вздохнет и задумается…

В общем-то, ничего нового в моей идее нет. Существует масса сборников с исповедями и наркоманов, и алкоголиков, и зараженных СПИДом, и бывших осужденных, и т. д. Но моя книга будет уникальна: в ней выскажутся не просто русские наркоманы, а русские, живущие в Нью-Йорке. «Исповеди русских наркоманов Нью-Йорка». Свои – для своих.

Приблизительно через год у меня собралось двадцать исповедей. Написали и несколько жен пациентов, и родители.

О, с каким удовольствием я работал над редактурой: осторожно, как ювелир, исправлял грамматические ошибки и неуклюжие обороты.

Затем нашел издателя – владельца небольшой типографии в Статен Айленд. Издатель запросил с меня гораздо больше, чем я ожидал. Платить предстояло из собственного кармана.

«Да, дороговато. Но, с другой стороны, сумма равна всего лишь моей двухнедельной зарплате, – утешал я себя. – Зато будет издан сборник, который можно будет дополнять новыми историями. Через пару лет, глядишь, наберется достаточно, чтобы издать настоящую толстую книгу. Потом ее можно будет перевести на английский… О, у этой книги большое будущее, она, как корабль, войдет в океан. Меня заметят, узнают. Спросят: кто автор? Кто собрал эти истории? Кто их редактировал? Кто этот гений, этот святой человек?» Мое тщеславие стали щекотать абсурдные фантазии.

Я согласился с ценой. Сделали дизайн и макет. И вот, в оговоренный срок, позвонил издатель, сказал, что привез отпечатанные экземпляры.

Книги были «теплыми», только из типографии. Издатель вытащил из своего вэна шесть пачек, плотно замотанных в прозрачный целлофан.

Валил густой снег, и припарковать машину ему было негде. Поэтому он остановился возле моего дома, прямо посреди дороги, заблокировав движение. Пока я, в зимних сапогах на босу ногу, спортивных штанах и куртке на голое тело, заносил пачки в подъезд, позади вэна выстроилась длиннющая цепь машин, которые громко ревели, словно предвещая великое событие в жизни Нью-Йорка…

Я отдал издателю деньги, пожал ему руку и, довольный, что довел до конца хорошее дело, побежал в подъезд.

Окончание колледжа

Халат был темно-багрового цвета. Не халат – царская мантия. Да, издали он смотрелся богато, хотя, по сути, был не что иное, как отрез дешевого полиэстера с неровными швами и кое-где торчащими нитками. Зато черная шапочка с кисточкой была хороша во всех отношениях и оказалась аккурат по размеру моей головы, «поумневшей» за два университетских года.

Церемония вручения дипломов, с речами о возвышенной миссии психотерапевта и фото-сессией, проходила в «Мэдисон». В том самом «Мэдисон», где дерутся великие боксеры и выступают поп-звезды мирового уровня. Я слушал лысоватого ректора, декана, еще каких-то хрычей из мэрии. С болью в сердце думал о том, что когда-то совершил непоправимую ошибку, – не пошел на концерт «Роллинг Стоунз», когда они выступали здесь, в «Мэдисон», со своим последним концертом. Когда теперь они приедут в Нью-Йорк?

Рядом со мной, тоже в мантии-халате и черной шапочке с кисточкой, сидела Наташа – недавно она все-таки вернулась к своему бой-френду. Он был в зале, где-то в задних рядах, среди приглашенных друзей и родственников выпускников.

Наташа слушала ректора. От избытка чувств две крупные, сверкающие, как бриллианты, слезы выкатились из ее прекрасных глаз. Наташа украдкой накрыла мою ладонь своей, как благодарная пациентка…

В кабинете директора

Приблизительно через месяц после выпускной церемонии меня вызвал к себе директор. Он сидел в своем просторном кабинете за компьютером, согнув длинную худую спину. Колени его длинных ног выступали далеко вперед, отчего директор был похож на крокодила. Хотя крокодилы не сидят, а лежат в воде, но что-то крокодилье безусловно в нем сквозило.

– А-а, Марк, заходи, – сказал директор, изобразив на лице дежурную, ничего не выражающую улыбку. – У меня к тебе серьезный разговор. Садись.

– Спасибо.

Оторвавшись от компьютера, он развернулся в кресле и «подкатил» к большому круглому столу.

Мы сидели друг напротив друга, и я, тоже улыбаясь, смотрел в его чистые светло-серые глаза за линзами очков.

– Как у тебя дела? – спросил он.

– Все о`кей. Получил диплом и сдал последний экзамен на лицензию психотерапевта. Думаю, пора начинать, вернее, продолжать карьеру…