Книга осталась в поезде, недочитанная. Встречающий явился в обозначенный срок, назвался Джорджи, передал новые полезные документы и посоветовал впредь именовать себя проводником и переводчиком, говорить только на немецком или в крайности французском. Рассматривая внушительный жирный крест на обложке, Черна хмыкнула: вот как в плоскости выглядит полный доспех - паспорт. Бумажка в ладонь размером, и не абы какая. Пуленепробиваемая... хоть и фальшивая. Джорджи сразу развернул карту, изучил метку, задумался ненадолго и, подхватив часть вещей, зашагал к машине. Вел умело, суетился с толком и умеренно, знал о Трансильвании все то, что не попало в нелепую книгу и составляло более реальную картину здешней жизни. Вроде бы охотно делился сведениями. Жить посоветовал в крепости Рышнов, чуть в стороне от кроваво-одиозного замка Дракулы, но в то же время совсем рядом с изучаемой областью.

Горы приближались, зима суровела. Черна хмурилась и всматривалась в тревожные, замкнутые лица людей. Йен при прощании посоветовал убираться отсюда как можно скорее и снова глянул на сверток с книгой. Он был в чем-то подобен хозяйке Тэре - не давал советов прямо, в лоб. Книга, получается, была намеком. С каждым днем Черна понимала его все лучше: люди жили так, словно их души выпиты, обескровлены.

Уехать быстро не удалось. До рассвета Черна покидала крепость и рыскала по горам, и всякий раз ощущение присутствия тьмы мелькало у края сознания и ускользало, оставляя тупое раздражение: она не вальз! Чудо уже то, что, не владея даром запада, рассмотрела издали складку и примечает неладное тут. А надо делать больше и быстрее, надо - и весь сказ.

Прошел месяц. Вязкость событий, скованность и забитость людей, всеобщая подозрительность, растущая предупредительно-вежливая суета Джорджи - все это более и более раздражало Черну. А еще донимал вечерами, после заката, - ветер. Особенный, вот уж нет сомнений.

Однажды Тэра в задумчивости начала говорить, твердо зная, что по крайней мере одна её ученица сохранит услышанное в тайне. Потому Тэра и вызвана в каминный зал, за плотно закрытые для прочих двери. Старая прорицательница была в тот день особенно вялой и даже позволяла себе сутулиться. Она сидела у живого огня, грела руки - и пламя Файена, пребывая в одном настрое с хозяйкой, трепетало синеватыми язычками, едва различимыми.

– Я помню злой ветер, - Тэра плотно, вторым слоем ткани, кутала хрустальный шар, чтобы ненароком не пополнить истерзанную память былого.
– Ветер явился в вечер солнцеворота. Мы надеялись... Очень хотели простого решения, ведь восток встал на якоря, деяния Астэра были пресечены. Я сидела здесь, когда задул ветер. Оттуда, - Тэра нехотя покосилась на окна.
– Он был тих, как последний выдох и черен, как угольная пыль. Он норовил запорошить душу сплошным отчаянием, оледенить надежды и похитить рассвет. Тот рассвет, не солнечный, а творимый в душе... главный. Так я узнала, что коронь высохла, связь людей и Нитля надорвана. Погиб человек, которого мы с Маилью любили одинаково сильно, я - матерински, а она куда жарче и безумнее... Трагично то, что обе мы в разное время предали его, раскаялись и попытались все вернуть, оплатить... Я старалась не отчаиваться, но была сломлена и не посмела использовать дар в полную силу... Не ведаю, как долго мне платить за то, что я в тот вечер укрылась от чудовищного по тяжести прозрения. Мгновенная слабость... Могла ли я изменить свершенное? Нет! Могла подправить то, что еще длилось, завязывалось? Не знаю. Позже я переборола себя, но углядела лишь исполнение последнего желания Маили, безвозвратно лишившее меня лучшей подруги, а заодно поссорившее с её первым ангом. Он ушел на юг. После и Тох ушел, чтобы учиться у него... А я никого не удержала.

Тэра накрыла шар третьим слоем ткани и судорожно, до белых косточек пальцев, впилась в подлокотники. Выпрямилась, немного посидела и смахнула покровы с шара.

– Принеси сок жавельника.

– Вот нет, и все!
– уперлась Черна, не вставая.
– Не к пользе прорицать, отдых надобен. Я вижу.

– Не твое дело.

– Да ну?
– Вскинувшись, Черна засопела, прожгла уничтожающим взглядом хозяйку и отвернулась к окну. Прорицать не её дело, и упрямство выказывать не моги, и беречь покой хозяйки не смей. Но, с другой стороны: именно ей доверено быть в зале и слушать.
– Ну да, - примирительно усмехнулась Черна, меняя порядок слов и тон.

Сбегать за соком и вернуться удалось так быстро, что Тэра ничего не заподозрила. Не глядя и пребывая целиком в тягостных воспоминаниях, она приняла кубок, отхлебнула и скривилась. Осуждающе нахмурилась, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выплюнуть выпитое. Черна глядела на хозяйку честными глазами, в упор и не моргая: принесла, что просила, вот какая я расторопная, простая... даже и не знаю, что свежий жавельник пробуждает дар, а сбродивший и дополненный коренным настоем - умаляет и усыпляет.

– Что с ветром-то?

– У Маили были прозрачно серые глаза. У нашего прежнего короля - карие, но очень светлые. А вот твои темны, как тот ветер. Иногда.

– При чем тут...

– Ты принесла сок, я выпила его, - ядовитая улыбка скользнула по губам хозяйки.
– Что теперь я могу знать? Иди. Обещаю отоспаться и не думать о грустном. Ты переупрямила меня. Гордишься?

– На самом интересном месте, - шмыгнула носом Черна, глядя в пол и пряча улыбку.

Уже у дверей её догнал голос хозяйки:

– Самое страшное то, что ветер качнулся до прихода смертей... вот так. Чего стоит прорицание, если тьма всюду? Занавесь задернули. Свечу задули. А я пью жавельник и делаю вид, что он меняет хоть что-то...

Крепость Рышнов ограждала стенами вершину холма, именуемого горой лишь для взращивания гордости местных жителей. Ночь уже спрятала низину в тумане, тучи занавесью задернули небо: даже закат казался лишенным насыщенности тонов. Ветер, черный до беспросветности, подвывал в неплотностях ставен, гудел в дымоходах. Смерть еще не пришла. И, если верить воспоминаниям хозяйки, помешать ей уже нельзя. Йен тогда, в Париже, месяц назад, тоже намекал на темное предопределение.