Дом выглядел и ощущался, как нежилой. Холл был затененным, окна узкими и похожими на бойницы. Тона отделки - багряными и темными, с обилием кричащего золота. Из черных рам скалились кровавыми улыбками похотливые голые бабы, полуабстрактные, и от того еще более мерзкие. Тать за спиной замысловато выругалась и чуть поотстала. Пробрало, - поняла Милена. Все в доме нарочито. Сверх того - непонятно. Как сюда могла завести обыкновенная злоба одной гнилой бабенки, пожелавшей чужого мужа?

– Мы здесь по ошибке, я сбилась с настройки, - вслух признала Милена.
– Я ощутила след, но одна малая гадость была на линии с другой, куда большей. Плоскость, я не учла вашего типа пространства... Вторая гадость затенила первую. Тать, уходите немедленно. Обе.

– Нет уж. Хором сваливаем, как вперлись, - сообщила Тать.

– Тогда стойте у двери. Пока - просто стойте. И держитесь, никаких криков.

Милена пересекла холл и осторожно, без шума, приоткрыла задрапированную тяжелыми портьерами дверь.

– Поскольку процедурные вопросы исчерпаны, приступим к самой, так сказать, процедуре, - сообщил чуть гнусавый голос.
– Прошу вас. Кандидат, так сказать, в члены.

Милена морщилась от недоумения и смотрела в щель, вполне довольная тем, что портьеры висят с обеих сторон от двери.

Зал был велик. На светлом полу разводы чего-то густого и темного, слишком уж похожего на кровь, рисовали сложный узор. Вне узора валялись две полуголые девицы - одна навзничь, вторая - ничком. Обе не шевелились. Третья мычала и дергалась внутри узора. Она была накрашена так же ярко и пошло, как модели с картин в холле. Из одежды на девице имелась лишь черная кружевная рубашка миниатюрных размеров. Руки грубо стянуты за спиной, кисти к пяткам. Девица стоит на коленях. Ей пока что не очень страшно: глаза завязаны и происходящего она не понимает.

Вдоль стен полукругом расставлены кресла, по шесть с обеих сторон и еще одно на небольшом возвышении напротив двери. В каждом за исключением ближнего слева сидит человек в темном плаще, капюшоны прячут лица. Возле свободного кресла стоит 'кандидат' и тупо, настороженно пялится на широкий тесак в своих пухловатых неловких руках.

– Я... перед лицом своих товарищей...

– Рехнулся?
– рыкнул бас из-под дальнего справа капюшона.
– Пионеров больше нет, да и ты вырос из коротких штанишек. Детский утренник, мля. Дядя двоечник забыл роль. Дело делай.

– Мы не используем ненормативную лексику в круге тайном, это вносит влияния в тонкие материи, - прошелестел доверительный баритон того, кто занимал кресло на возвышении.
– Большое дело не терпит хамства и плебейства, друг мой. Власть наша велика, но сила наша в сплоченности. Кандидат, вы ознакомлены с ритуалом?

– Да.

– Слова, ритмика их, шаги и действия ваши понятны вам?

– Д-да...

– Превосходно. Извольте не мешкать. Лучшее время - закат первого снежного дня. Так указал сам магистр. Так и будет, вы понимаете?

– Да.

Повисла тишина. Кандидат сопел и потел, тесак в его руке мелко вздрагивал. Жажда приобщиться боролась с физиологией, - так сказали бы в больнице, наверное, - подумала Милена. Она позволила ситуации развиваться и, приопустив веки, наблюдала прогиб плоскости. Люди не знали полных правил и не обладали опытом взывания к исподью - все, кроме сидящего на возвышении. Люди были разрозненны. Трое скучали, пятеро азартно ждали крови и явились сюда именно ради запретного зрелища, щекочущего нервы. Они - над законом. Они боги, принявшие право вершить чужие жизни и смерти. В дальнем слева кресле дремал пожилой человек, очень всем полезный и внутренне безразличный к происходящему: он вне опасности, а чужие дела идут стороной. Он наблюдатель и надзиратель. Прочие пассивные участники действа маялись сомнениями и страстями, не стоящими подробного изучения.

Звучание слов, выученных кандидатом, не позволяло отнести их к наречиям плоскости. Милена хорошо помнила тип говора некоторых видов исподников и нашла, что люди неумело и без навыка имитируют именно призыв дна. Впрочем, сходство было слишком мало, чтобы счесть его несомненным. Нарушая артикуляцию, сбиваясь с ритма, спотыкаясь и хрипло икая, кандидат прошел по кругу вдоль символов крови против часовой стрелки, поводя туда-сюда тесаком и нелепо раскачиваясь. Исполнив все, что полагалось, он шагнул к девице и недоуменно уставился на её склоненный затылок. Человек на возвышении прошипел несколько звуков - их Милена опознала уже без сомнений. Кивнула и кошачьей крадущейся поступью двинулась по кругу за спинками кресел, по часовой стрелке. Её не замечали. У несравненности есть оборотная сторона, как у любого явления. Эта изнанка выдает дар востока почти столь же определенно, как окончательная проверка. Спина стыла от жути. Неизбежное придвигалось с каждым шагом.

– Жертвуем ему, - молвил человек на возвышении, используя с небольшими ошибками речь исподья.

Милена достигла возвышения и негромко хлопнула в ладоши. Вздрогнули все, даже дремлющий надзиратель.

– Мальчики, сменив короткие штанишки на брюки, - воркующим голосом, от которого парализовало волю и подкашивало ноги, молвила Милена, - надо еще и повзрослеть. О чем это я? Вот сидите вы тут и что-то бормочете о власти, а сами уже давно в такой яме, что выбраться мало надежды у самых сильных. Вы жертвуете ему? Вы желаете увидеть слуг его и сделать своими рабами? Первое желание я исполню. Это несложно при наличии готовой падали.