По ушам ударил визг, оборванный на высокой ноте. Йен метнулся в сторону, быстро выхватывая из кармана пистолет - и снова сел, звучно выдохнув сквозь зубы. Черна стояла посреди комнаты, глаза блестели рыжее прежнего. На сгибе локтя дергалась совсем тощая девочка-подросток. Глаза огромные, отчаяние течет из них и затеняет комнату, а слез - нет... ни капли. Широкая ладонь воительницы зажала рот невесть откуда взятой незнакомки.

– Сядь там, отдышись, - буркнула Черна, заглянув в лицо девчонке.
– Не ори. Хуже не будет. Некуда, вроде.

Девчонка юркнула в угол и замерла, накрыв руками голову. Тишина аж звенела, прерываемая всхлипами судорожного дыхания. Черна снова смазалась в движении - теперь Йен следил внимательно и уловил миг, когда воительница пропала. Скоро она возникла у самого окна, сунула в угол двух совсем маленьких детей и села на прежнее место у окна, откинулась спиной на стену.

– Зачем?
– нехотя выдавил Йен.
– Я все понимаю, но их надо еще вывезти. Это невозможно.

– Не нуди под руку, - огрызнулась Черна и глаза блеснули ярко, будто в них полыхнул огонь.
– Пришибу сгоряча.

Стало совсем тихо. Девочка понемногу успокоилась и задышала ровно, беззвучно. Младшие дети в углу боялись шевельнуться. Черна снова пропала и появилась, ссадив еще одного ребенка со сгиба локтя.

– Тох звал уйти за нижние складки, жить без долга и права, - шепнула Черна наконец, садясь к стене и плотно обнивая колени руками.
– Нитль дает нам право. Он же впрягает в ярмо долга. Мы обладаем силой. Мы в этом отношении настоящие люди, Йен. Вы придумали машины, чтобы не напрягать ног - и разучились быть быстрыми. Вы создали пули - и перестали понимать бой. Вы поставили в домах телефон - и ваши сердца оглохли, вы не знаете, плохо ли родным... Вы живете все удобнее, но платите за то дарами, исходно данными людям. Мир весь - источник силы, я могу зачерпнуть, - Черна сложила ладонь горстью и та наполнилась синеватым светом. В комнате запахло свежестью грозы. Сжав пальцы, воительница угасила свет.
– И не только так. Мне до сих пор казалось: этого довольно, чтобы защитить брошенных за спину.

Черна усмехнулась без малейшей радости, провела по лицу ладонями и долго слепо глядела в свои пустые горсти.

– Дома я стояла на стене, Йен. За спиной был мир людей, я берегла его. Смерть не имела силы, я бы все равно исполнила то, что должно, уплатив цену. А здесь... Нет стены. То есть у вас полно стен, вы строите их непрерывно. Та девчонка - цыганка, я слышала, как кричали, собираясь её медленно и со вкусом убивать. Цыганка. Бам!
– Черна стукнула рукой по полу, - и она за стеной. Она чужая. Эти вроде бы евреи, да? Они тоже за стеной, но отдельно. Ты с островов, это тоже стена? Так кого защищать, кто теперь у меня за спиной? И кто мне враг?
– Черна мрачно глянула на англичанина.
– Йен, знаешь, как называется такая штука: когда иммунитет, ты сам выбрал слово, перестает отличать своих от чужих и нападает не на тех? Я беру понятия из дальних слоев мира и могу не вполне внятно их трактовать, но ты ведь понял?

– Чума на оба ваши дома, - предположил Йен, поежившись.

– Или опухоль, - оскалилась Черна.
– Я могу тут все разнести, сила-то есть. Цели - нет. Я ослепла. Не вижу отличий людей от исподников. Мне тошно смотреть на ваши дела. В ином мире меня ждут. Мой мужчина, мои друзья и враги, мой замок. Расскажи, какой смысл есть у смерти здесь? Ты не готов вывезти даже этих малышей, ты одинок в кольце своих стен и все вне этого кольца тебе - враги и друзья, которых можно одинаково использовать. В том числе я. Меня выгодно использовать, ты уже пробовал. Можно продать союзникам или вручить врагам, с наилучшими пожеланиями. А ведь ты все-таки человек. Хотя я поняла сразу, как ты относишься к некоторым... нациям. Так что помолчи. А то я совсем перестану понимать, кто такие люди.

Черна закрыла лицо ладонями и надолго замолчала. Цыганка, упомянутая в разговоре, сидела, вытянувшись в струнку. Она неотрывно глядела на свою спасительницу. Губы дергались, часто облизываемые. Девочка боялась заговорить и едва сдерживала слова. По щеке, наконец-то, сползла одна слезинка - но и это было много лучше прежнего каменного ужаса. Йен вздохнул, поднялся на ноги, ощущая общую разбитость, и побрел по дому. Нашел свои же вещи, брошенные Черной близ входной двери. Порылся, добыл две банки консервов и вернулся в комнату. Достал нож. Цыганка вскочила, убежала, зазвенела посудой, наспех обыскав чужой дом. Принесла тарелки - по числу людей, она успела, оказывается, всех учесть. Села и снова уставилась на Черну.

– Я вывезу их, - поморщившись, нехотя пообещал Йен.
– Это глупо, опасно и бессмысленно по большому счету. И - куда? Мир сделался именно таков, как ты сказала. Нет ни единого надежного места. Долго еще будешь выслеживать этого шааса? Или передумала?

– Передумала? Нет, такого со мной не бывает, - усмехнулась Черна, принимая тарелку и кивая цыганке.
– Я переломалась. Имею я право хоть раз, наспех, пожалеть себя? Тоху паршиво, да если бы только ему! Всем нездорово, чую... Радует одно: шаас в моем полном распоряжении. Представить страшно, как бы я кипела здесь - и без него?

Цыганка села рядом, продолжая глядеть на Черну пристально и удивленно. Она не притронулась к пище, хотя наверняка была голодна.

– Одна я видела для всех своих, - шепнула девочка.
– Вела, пока был путь. Но выход пропал. Везде стала смерть, везде. Теперь есть путь. Опять. Я выведу этих. Чужие, но выведу. Твоего друга выведу. Тебя - нет. Разные дороги.

Цыганка огорчилась, смахнула слезинку и тронула Черну за руку, потянула к себе. Удобнее перехватила ладонь, расправила, нагнулась, всматриваясь. Провела пальцем, снова и снова, недоуменно фыркнула.