Правят, погрязая в делах и склоках, как в гнилом болоте.

Царят - в умах и сердцах, не опускаясь до ничтожной обыденности.

– Милена, не хочу мешать тебе отдыхать, я ужас как боюсь выходить из дома, но Мишка голодный, уже три часа дня и...
– шепотом сообщила Маришка в щель двери и запнулась, тяжко переживая собственные, уже красочно придуманные, наглость и невоспитанность.
– ... и ты обещала, что мы тихо покушаем в другом месте.

– Сядь сюда, - велела Милена, открывая глаза.

Маришка прокралась мышонком и села на край широченной кровати. Бунгало строили неглупые люди, - полагала Милена. Окна велики и света много, шторы имеют приятный оттенок, невесомая вторая занавесь трепещет сиянием, шелковисто блестит вроде бы без всякой материальной основы. Уютно, и... как они тут говорят? Стильно.

– Ты не выпила ни глотка за весь вечер.

– Не люблю спиртное, - соврала Маришка, сразу выдавая себя и поспешностью, и старательно отведенным взглядом.

– Как же говорили в больнице?
– нахмурилась Милена, зевнула и сладко потянулась, царапая ногтями простыню и вслушиваясь в звук.
– Залетела от ушлепка? Надуло ветром, и еще...

– Почему ты вздумала учить язык в больнице, а не в... консерватории?
– отчаялась Маришка, краснея до корней волос и смаргивая слезинки.
– Не надо так.

– Твой мужчина хоть знает?

– Владик? Понимаешь, он и Мишку-то принял не особенно радостно... То есть не так, просто дети шумные, мешают работать, а Влад много трудится, он теперь один у нас добывает деньги. Он нас не бросает, он...

– Говнюк, слабак, ушлепок, - снова потянулась Милена и подмигнула Маришке, готовой расплакаться.
– Почему бы тебе не сказать решительным тоном, чтобы я заткнулась? Было бы своевременно. Ты понимаешь, что иногда людям нравится доводить тебя, потому что ты позволяешь им это? Надо время от времени не защищать отсутствующего папашу, а заботиться о себе, своем душевном покое и своей территории. Семья - твоя территория. Скажи, что я лезу не туда и мне пора заткнуться. Давай, попробуй.

– Миленочка...

– ... ты сволочь, - часто хлопая ресницами, передразнила Милена и расхохоталась, дрыгая ногами.
– Да. Я иногда сволочь. Знаю. Это ты понятия не имеешь, какая же я сволочь... опять же иногда. Продолжим обсуждать папашу? Я не против.

– Не надо так.

– Скажи, что я перешла границу и должна извиниться. Давай, я почти начинаю злиться. Сколько можно всех прощать и прятаться в дупле? Иногда я ненавижу вас, среброточивых. Вы всемогущи и полны гнили недеяния. Увы, одно неотделимо от другого, закон мира. Вы умеете создавать серебро, поскольку сострадаете. Вы сострадаете, поскольку способны понимать и принимать то, что нельзя нормальным людям ни понять, ни тем более принять. Другие под вас... как же это будет? Косят, да? Вот, они косят под вас, не имея в душе сострадания. Получается у них куда ловчее. Им верят и их уважают, а вас полагают дурами.

– Что получается у... них?

– Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, - сухо пояснила Милена.
– Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю.
– Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: - И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?

– Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, - убито признала Маришка. Она снова всхлипнула.
– Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка - моя мама - в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.

– Было бы страшно, ты бы избавилась от обузы, - Милена наконец соскользнула с кровати и встала, сочувственно и грустно глядя на приятельницу.
– Да, детей у вас слишком уж многие называют обузой. Тем более нерожденных и без надежного отца. Выпрями спину и прекрати так уродовать себя, нос распух, фи... Мне полночи нравилась ваша плоскость, но я уже протрезвела. Что за гадость, всю жизнь запугивать себя и зависеть от слабаков. Нет, я не про твоего, я вообще, - Милена сделала округлый жест правой рукой и неодобрительно осмотрела ногти.
– У вас нет укорота на слабаков. Они лезут вверх и норовят отравить сильных. Или перерастёте, или свернетесь в безнадежное гнилое болотце, мирок изоляции. Изоляты(84) кормят исподников, это я знаю точно.

– Ничего не понимаю.

– Зато у вас есть миленький шампунь для душки Милены, - пропела бывшая первая ученица, перебираясь в ванную комнату.
– И пилочки лучше точильного камня, пусть и мягковаты для моих ногтей.

Маришка не отозвалась и не пошла следом, помня о вежливости даже теперь, когда её донимало любопытство. Разве допустимо лезть с расспросами к человеку, когда тот чистит зубы или умывается? Наконец Милена вернулась, помахивая расческой и внимательно изучая в полированных створках шкафа себя с головы до пят.