Рыдания отдавались эхом, вытекая из разбитого на кусочки сердца.

3.

Три дня спустя.

Подобрав последний локон, я убрала его наверх, закрепляя невидимкой. Я едва узнавала себя в зеркале – лицо почти не пострадало в пожаре, и каким-то чудом я могла ходить, не ощущая сильной боли, но я была бледна, как привидение, а под глазами залегли черные круги. Глаза, когда-то бывшие ярко-голубыми, казались серыми и пустыми.

– Солнышко… - за спиной голос мамы, нежный и нерешительный. Она взяла меня выше локтя за здоровую руку. – Пора идти.

Я моргнула и повернулась. Я ничего не чувствовала, а слез не было. Внутри было просто пусто. Я кивнула и, игнорируя мамину руку, спустилась вниз по лестнице, в холл. Папа, стоявший у двери, глянул на меня в смятении, словно бы я была готова рассыпаться в любую минуту.

В принципе, это было возможно. Три дня назад в жутком пожаре у меня умерла подруга. Почти сестра. Мой родной человек, который был для меня членом семьи. Но этого бы не случилось, ведь для того, чтобы рассыпаться, нужно хоть что-то чувствовать. Ничего не чувствовать – это прекрасно.

Я села на заднее сидение папиного Мерседеса и молча ждала. Я видела, как родители переглянулись, и я поймала на себе их встревоженные взгляды. Мамины глаза, покрасневшие и опухшие, выдавали, что она всю ночь проплакала.

Мы отъехали от дома в молчании. Папины глаза пересеклись с моим взглядом в зеркале.

– Хочешь, включим музыку? – спросил он, притрагиваясь к магнитофону.

– Нет, - тихо ответила я, а позже горло перехватило. Я отупело уставилась на дом напротив, где пятнадцать лет жила моя лучшая подруга.

Мама обернулась на меня, чтобы что-то сказать, но папа мягко отвернул ее обратно, покачав головой.

Пошел дождь – крупные капли, падающие на землю и мешающие что-либо увидеть.

Прощание. Маленькая комната с небольшим количеством людей. Я стояла рядом с гробом, не желая смотреть на него. Рядом – прекрасная фотография Ксюши, где она улыбается и радостно машет на камеру.

Я видела, как люди пожимают руки Наташи и Андрея, как она, сгорбившись, молча кивает. По правую сторону от них стояли мама с папой. Глаза Наташи – такие же красные, как и мамины. Одна я стояла в стороне у гроба, не проронив ни слезинки. Плачущие одноклассницы, потрясенные ребята, подходящие ко мне и высказывающие, как им жаль и то, что они рады, что я осталась жива. Игнат, стоявший около меня, молчал, не пытался обнять, предложивший свое молчание как лучшее из лекарств.

Затем – о ужас – около меня оказались родители Ксю. Я не могла смотреть в их темные глаза, настолько похожие на глаза моей Ксю. Я медленно, в сотый раз, повторила им то, как все было. Пожар. Унес жизнь моей лучшей подруги.

Если бы я успела, все было бы куда лучше! Мы бы обе лежали в больнице, пересмеиваясь через кровати и вспоминая пожар, как страшный сон. Мы бы были загипсованы, но счастливы, что живы.

Если бы только я успела, моя девочка была бы жива.

Я не смогла сказать Наташе и Андрею, что смерть их дочери – моя вина. Я смотрела на них, ища слова, которые могли бы выразить хоть какое-то сочувствие.

– Мне очень жаль, - выдавила я едва слышно.

– Милая, нам тоже! – Наташа, расплакавшись снова, кинулась обнимать меня. Я не издала ни звука, когда она неосторожно задела мою сломанную руку. Физический контакт для меня сейчас – это много. Я ничего не чувствовала, поэтому лишь едва слышно выдохнула в темные волосы Наташи:

– Простите меня.

Я не чувствую ничего. Ведь если бы чувствовала, то тут же умерла от нестерпимой боли. Вряд ли она слышала, что я просила прощения, ведь непременно бы сказала, что тут нет моей вины.

Но она здесь, вокруг меня. Она всегда будет со мной.

Ко мне подходили люди, говорили какие-то слова о том, что Ксюша всегда будет с нами, но все это висло в тумане вокруг меня, я лишь кивала и бормотала что-то, чтобы показать – я все еще с вами.

Сбоку подошел папа и чуть сдвинул меня за талию.

– Пора, Диана.

Потом нужно было прощаться. Все говорили добрые и душераздирающие слова, и тут настала моя очередь. Все смотрели на меня и ждали. Ждали невозможного.

Прежняя я знала бы, что сказать в данной ситуации. Я никогда не тушевалась перед выступлениями на публике, но сейчас я лишь обвела мертвым взглядом всех этих людей и выдавила:

– Я любила ее как сестру. Я очень любила ее и сейчас люблю… Но она умерла.

Повисло молчание.

– Я не знаю, что еще сказать, - я больше не могла сдерживаться. Сглотнув рыдания, я покосилась на гроб – то, что в нем лежит – не моя подруга. Это лишь фантик, а конфета потерялась.

Я выбежала из похоронного бюро через парадный вход, и по мокрой траве пронеслась к огромному дереву. Упав под него, я тяжело задышала. Черное платье промокло насквозь, и мои светлые волосы выбились из прически. Я сжала зубы, поскуливая. Я хотела рыдать, но не могла.