– Что, жаропонижающее опять вколоть? Или бинты поправить? Ты только скажи, я быстро, - тараторил я, склонившись над раненным. Он был совсем плох, его лоб покрылся испариной и был горячим, как раскаленный металл.

– Нет, ничего не надо, - прохрипел спасший меня парень, которому я так силился отплатить той же монетой, и закашлялся.
– Просто выслушайменя.

– Конечно, я выслушаю, но сначала давай обезболивающее вколю хотя бы, - попытался я хоть как-то помочь, и не дожидаясь ответа, дернулся рюкзаку за шприцем, но раненный вдруг взял меня за руку, неожиданно твердой рукой, и я сдался.

– Послушай, забери мои вещи. Забери все нужное, возьми мачете, - сказал он, вложил рукоять в мою ладонь и крепко сжал.

– Да ты чего, ты еще сам им кучу гадов порубишь, - попытался заверить я, но мой голос дрожал, а на глаза наворачивались слезы.

– Не перебивай!
– настоял раненный.
– Бери все и уходи. Теряйся в лесах, охоться, живи! Я не для того тебя спас, чтобы ты подох от рук этих сволочей! Но самое главное, у меня в нагрудном кармане лежит письмо. Там все есть, адрес, кому отдать. Доставь его. Лично в руки. Это будет благодарностью за твою жизнь.

Его слова прервал кашель, надрывистый и сухой. Прокашлявшись, он притянул меня к себе и заговорил вновь:

– Пообещай мне, что доставишь его! Что выживешь и доставишь письмо!

– Я обещаю! Я клянусь, я все сделаю!

– Вот и славно - с облегчением сказал раненный.
– Вот и хорошо. Кстати, меня Костя зовут.

В моих глазах давно стояли слезы, но я не мог их смахнуть, так как Костя крепко держал меня за руки.

– Меня Гоша, брат! Спасибо тебе!
– дрожащим голосом сказал я. Но руки Кости уже ослабли и я понял: мое имя и благодарность он так и не услышал.

Костя умер. Я закрыл его глаза и сложил руки на груди.

Он до последнего вздоха говорил со мной и так и не закрыл глаза. Он был немногим старше меня, совсем еще молодой, и явно хотел жить. Так же, как я тогда, в бетонном тупике, прячась от бандитов, так же сильно, и если бы он только мог, он боролся бы до конца. Мне было его безумно жаль, ведь я понимал его, я сам переживал подобное, но я смог выжить. Я долго просидел рядом с ним прямо на дороге, жалея, что Костя вмешался в мою судьбу, чтобы спасти меня. Я понимал - сегодня на его месте должен был быть я. Но за меня погиб другой человек, и меня мучило чувство вины и неоплатного долга.

Я похоронил Костю за огородами, между росшими рядом яблоней и вишней. Среди прочих его вещей я нашел паспорт. Его звали Солнцев Константин Николаевич. Так я и написал на кресте, который сделал из попавшегося под руку штакетника. Ему было двадцать пять лет, и что ужасней всего - у него были жена и дочка, совсем еще маленькая. Костино письмо предназначалось им.

Посидев у могилы с полчаса, я поднялся. В вещах погибшего была бутылка водки, и стоило бы помянуть, но я не пью из принципа, даже несмотря на то, что происходит вокруг. Вставил мачете в ножны за спиной, наподобие самурайского меча, как носил это оружие Костя. Положил конверт с письмом в нагрудный карман. Застегнул кобуру с пистолетом, которым теперь можно было только запугивать. Сказал в пустоту "Я обещаю выжить, Костя. Я доставлю твое письмо. И как-нибудь обязательно вернусь и поставлю тебе памятник. Спи спокойно.", и быстро зашагал на запад. Где-то там находился человек, которому я должен был отдать письмо. Лично в руки и никак иначе.

Тот день я по праву считаю днем, когда я повзрослел окончательно и бесповоротно. Тогда весь день вокруг меня была смерть, ни отступала ни на шаг, пытаясь достать, но судьба в лице Кости не дала ей этого сделать. Поэтому я начал свой путь сегодня, несмотря на то, что было уже довольно поздно. Я торопился, ведь теперь я осознавал, что могу погибнуть. Также, как Штырь, Кисель или Костя. Мне уже не казалось, что это случится с кем-то, а не со мной. Я мог не успеть доставить письмо, а я обязан был это сделать.

Потому что я должен был поблагодарить Костю.

Я жив благодаря ему.

А Гоша Журавль такого не забывает.