— Хорошо, давайте о деле. Эрих, знаете, о чём я подумал? Вы начальник Генерального штаба и, думаю, согласитесь со мной. На востоке русская армия окончательно оттеснена от своих границ в болота Полесья и парализована. Галиция освобождена; Польша и часть Литвы очищены от русских; Австро-Венгрия спасена от окончательного разгрома; Сербия уничтожена; Болгария с нами в союзе; Румыния сказала своё «нет» Антанте... Наша победа близка.

— Я с вами согласен. Но перед великой Германией стоит нелёгкая задача покорить Россию.

— Убеждён, Эрих: если мы разгромим её армию, а это уже не за горами, мы её покорим. Россия превратится в страну, из которой мы будем получать всё необходимое. Представьте себе: Украина и Крым, Кавказ и Сибирь, Дон и Кубань. И уголь Донецка...

— Этого ждёт германская нация, Пауль, она держится надеждами, ей надоели эрзацы... Теперь ваша задача повернуть германскую армию на запад. Франция должна встать на колени, а проклятые англичане — убраться на свой остров.

— Неудачи России в войне вызывают недовольство у русских. У них много всяких партий, которые протаю существующего государственного строя... Среди Социал-демократов обратите внимание на фигуру Владимира Ульянова.

— Он себя именует Лениным.

— За ним стоит совсем незначительная группа, но она имеет перспективу роста, ибо спекулирует на самых низменных чувствах человека. На эту партию нам, Эрих, и требуется сделать свою ставку.

— Что вы имеете в виду?

— На эту мысль меня натолкнул один ульяновский тезис. Совсем недавно я познакомился с маленькой работой этого Ленина, он её назвал «Тезисы ЦК». В них выражена политика социал-демократов крайне революционного толка. Там есть один тезис, который не должен пройти мимо нашего внимания: поражение своего правительства в империалистической войне. То есть поражение России, призыв социал-демократов ленинского толка совершить революцию. Германия должна помочь ленинской партии.

— А не перебросится ли эта революция, Пауль, потом к нам в Германию?

Гинденбург улыбнулся.

— Ну, уж у себя-то мы с ней справимся.

К стрелкам пришло пополнение. С маршевой ротой прибыл унтер-офицер Супонин, роста малого, но голосистый. Был он из ивановских рабочих, мастер поговорить с солдатами, за что те и любили унтера.

Супонин все разговоры с солдатами сводил к войне. Вопросы задавал с подковыркой:

— А что, солдатушки, бравы ребятушки, желаете ли вы продолжения войны?

Обычно подобные разговоры он заводил, когда вокруг собиралось несколько человек. И услышав ответ, что война у всех уже в печёнках сидит, продолжал:

— Кому, братушки, война, а кому и мать родна.

— То так, — соглашались солдаты.

— А дома, поди, жонки ждут, детишки.

— Уж как ждут... И руки по земле соскучились...

— Кончать эту войну надобно, братушки.

— А как её кончить, подскажи, унтер, коли там в окопах немцы и австрияки сидят.

— Так они же — ваши братья, такие же, как вы, крестьяне и рабочие. Они тоже домой хотят. Вы покинете окопы, и они тоже.

— Ну ты сказал! Чтоб немец окоп покинул?

— Покинет, братцы, покинет. В этом и есть пролетарская солидарность.

— Да я хоть и сейчас ушёл бы домой, так меня в трибунал поволокут, — возмутился солдат с изрытым оспой лицом.

— Фёдор правду сказывает, — поддержали товарищи.

Супонин снова голос подал:

— Коли один Фёдор уйдёт — трибунал, а коли рота, полк, дивизия, а там глядишь, и весь фронт — на всех-то трибуналов не хватит...

— Коли весь фронт, иное дело...

Подобные разговоры Супонин заводил не раз и всегда находил поддержку среди солдат.

Об этих разговорах услышал хорунжий Алексей Любимов и тут же доложил генералу Краснову. На его удивление Краснов отнёсся к происходящему серьёзно: тут же поручил арестовать агитатора. Но когда отправились забирать Супонина под стражу, унтер-офицера и след простыл. О том доложили командиру дивизии. Краснов был в гневе, приказал выставить караулы, но агитатор успел скрыться, посеяв среди солдат семена возмущения, которые уже в ближайшее время взошли буйной дурман-травой.

10-й Донской казачий полк с боями отходил. Немцы наседали, донцы отбивались, изредка контратакуя.

За участие в сражениях Шандыба получил второго Георгия. Иван как-то поймал себя на мысли, что его давно уже покинул страх: душа очерствела. В числе первых он бросался в атаку, и в эту минуту его охватывала звериная жажда схватки с противником.

Получил Георгия и Степан Ус. А Стрыгин Ваньку раз за плечи приобнял, пожаловался: