Шрифт:
‹1940›
ПОБРАТИМЫ
Степной рыжехвостой лисицей огни замаячили в поле. Орда отступала на полдень, кольцом замыкала тугим. Сирко Никодим, закручинясь, почуял суровую долю, — Грицка Сагайдака единый и верный навек побратим! Ремнем сыромятным скрутили, в колодки забили — готово! Рубаха линялая — в клочья, беда за плечами и смерть!.. Запел бы казак на прощанье — нашлось подходящее слово, — Да трубы ревут за горою, литавров рассыпалась медь. Родная его Украина за полем багровым лежала, В низовье орлы откликались, в дыму исчезал окоем. Так что ж, что приставили к горлу копья востроносое жало, — Сирко, умирая, услышит, как черти завоют по нем! Поминки богатые будут, сберутся товарищи в гости, Закурят казацкие трубки — похода далекого знак, И, может, в степи, при дороге, найдут Никодимовы кости И горестно на пепелище заплачет седой Сагайдак! * * *
Бронзовый памятник, сад мой новый, Яблоня в тихом саду цветет… Все отпылало в дали багровой: Битвы, побоища, кровь и пот. ‹1940›
* * *
Но сберегает нам память наша Воспоминание о прожитом. Лето цветет. Поднялась ромашка. Белой гречихи море кругом. Дети щебечут. Седеет мята, И серебрится полынь-трава. Сколько замучено и распято, Знает земля, как старуха вдова, Знают поля под закатом багровым, Камень истертых ногами плит, Бронзовый памятник в сквере новом, Где безымянный боец зарыт. ‹1943›
КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ
Комсомольский билет мой лежит на столе, Двадцать лет я хожу с ним по этой земле. В нем, как в маленьком зеркале, отражены Зори мирных работ и зарницы войны: Крутит ночь фронтовая метелью своей, Светит ночь Днепрогэса сквозь зелень ветвей. Ленин дал нам тебя — он для новых побед Закалил твою славу, согрел твой расцвет. Я работал и рос, и в жестоком бою Я сберег свой билет, словно совесть свою, Для великого братства отчизны моей, Для идущих на смену нам наших детей, Для грядущих времен и грядущих работ, А придется в поход — снова выйдем в поход, Чтоб с тобою, как с правдой, всегда быть в пути, Чтоб тебя, словно жизнь, в коммунизм привести, Комсомольский билет мой! ‹1946›
ГРОМ
Первый гром ударил над Подолом Залпами из тучи грозовой, Прокатился рокотом тяжелым, Стрелами пронесся над травой, Синим светом озарил криницы, Молодыми смолками запах, И полет железной колесницы Видели в синеющих степях. Как пылали алые косынки Над раздольем освеженных нив, Как летели кони в поединке, Молниями гривы озарив! Перелески, и луга, и хаты, И пшеницы буйной торжество, — Все за громом мчалось, как солдаты. Под багряным знаменем его! ‹1946›
* * *
Рано утром расставанье. Что же, — сердца не печаль! Свежий ветер на прощанье Полетит с тобою вдаль. Будут ночи всё теплее, Фронтовым вестям салют, Вспыхнут маки, заалеют, — Лишь тебя не будет тут, Лишь за облаком косматым, Там, далёко, на войне, В блиндаже простым солдатом Ты опять приснишься мне. Пушка бьет протяжно, тяжко, Спят бойцы, — устали днем, — Ты в шинели нараспашку Все сидишь над огоньком И не знаешь, что от муки, Побеждая смерть и кровь, Там тебя в часы разлуки Бережет моя любовь. ‹1946›
КАТЮША
Как на вечеринке в отчем доме, Я ее услышал здесь, вдали… Негров двое в поле, в Оклахоме, Нашу песню милую вели. И она огнем легла на душу, Цветом, что над речкой нависал, Негров двое славили Катюшу, Ту, что Исаковский написал. Как она пришла за океаны Сквозь фронты и тяготы боев? Может, наши парни-капитаны Завезли в Америку ее? Или, может, шторма вал кипучий Кинул в чужедальние поля? И она стоит теперь на круче, Бедным неграм душу веселя Белым платьем, синим-синим взором И любовью в май наш золотой, Шепотом березок белокорых, Выросших в Смоленщине родной. Мне тогда раскрылись за горою Юности далекие пути, И тогда нас в поле стало трое В дружбе братской песню ту вести. И она тем неграм пала в душу. Разбивала рабство и обман. «Выходила на берег Катюша За Великий Тихий океан!» ‹1951›
* * *
Нет зависти моей к душе убогой, К духовно нищим в сонной тишине. Пускай они завидуют дорогам, Тревогам тем, что жизнь судила мне. Ничто в речах ничтожных их не ново, И не проникнет речь их в грудь мою, — Нет, моему завидовать им слову, Что радостью иль горем обовью. Владеть им научила мать родная, Вдохнула силу, и я сильным стал, Чтоб из него я, искры высекая, На пятаки его не разменял. ‹1960›
* * *
Солнцем согретый, дождями сеченный, Вскормленный хлебом Черство-суровым, Ты меж людьми проходишь, помеченный Счастьем и горем — Старым и новым. Много сбылось, что было загадано, Многое осуществилось воочью, Только в лице отпечатался рядом Отсвет двоякий — Солнца и ночи, Отсвет тревоги Вместе с любовью, Отзвук исканий И отсвет боя, Грусть затаенная кроется в слове, Смехом ребячьим ходит с тобою. Шепчут: не жизнь у него — картиночка! Шепчут: в сорочке родился малый! Только не знают, что та холстиночка В дальней дороге Истлела, пожалуй.