Угловое сиденье было пусто. Манфред исчез. Его уход смутил ее. Осмонд опять задавал вопросы, и она повернулась к нему.

– Простите. Повторите, пожалуйста.

– Я спросил, миссис Кортни, напал ли заключенный на вас, когда вы стояли с оружием в руках, намереваясь убить его…

– Милорд, я возражаю. Свидетельница только защищала себя и свою собственность, – взвыл обвинитель.

– Перефразируйте вопрос, мистер Осмонд.

– Хорошо, милорд. Миссис Кортни, соответствовала ли сила, которую использовал заключенный против вас, необходимости разоружить вас?

– Простите. – Сантэн не могла сосредоточиться. Ей хотелось снова осмотреть галерею. – Я не понимаю вопроса.

– Использовал ли заключенный большую силу, чем требовалось, чтобы разоружить вас и помешать застрелить его?

– Нет. Он просто отобрал у меня дробовик.

– А потом вы укусили его в запястье. Когда вы впились зубами в его руку, нанеся повреждение, которое впоследствии привело к ампутации, ударил ли он вас? Нанес ли какую-нибудь другую рану в отместку?

– Нет.

– Боль, должно быть, была очень сильная. Но он не использовал против вас излишнюю силу?

– Нет. – Она покачала головой. – Он… – Сантэн пыталась подобрать слова, – он проявил странное сочувствие. Почти заботливость.

– Понятно. Прежде чем оставить вас, убедился ли заключенный в том, что у вас достаточно воды для выживания? Давал ли он вам советы относительно вашего благополучия?

– Он проверил, достаточно ли у меня воды, и посоветовал оставаться у разбитой машины, пока меня не отыщут.

– Миссис Кортни. – Осмонд явно не решался продолжать. – В прессе были рассуждения о том, что заключенный мог некоторым образом оскорбить вашу нравственность…

Сантэн яростно перебила:

– Это гнусное и абсолютно беспочвенное предположение!

– Благодарю вас, мадам. У меня остался всего один вопрос. Вы хорошо знаете заключенного. Вы сопровождали его, когда он охотился, чтобы добыть мясо для вас и вашего ребенка, после того как спас вас. Вы видели, как он стреляет?

– Да.

– Как, по-вашему, если бы заключенный хотел убить вас, полковника Малкомса или кого-нибудь из преследовавших его офицеров полиции, он мог бы это сделать?

– Лотар Деларей один из лучших стрелков, каких я знаю. У него было множество возможностей застрелить всех нас.

– У меня нет больше вопросов, милорд.

Судья Хоторн что-то долго писал в лежавшем перед ним блокноте, потом еще несколько секунд задумчиво постукивал ручкой по столу, прежде чем обратиться к обвинителю:

– Хотите подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?

Обвинитель мрачно встал:

– У меня нет вопросов к миссис Кортни.

Он сел, сложил руки и стал сердито смотреть на вращающийся под потолком вентилятор.

– Миссис Кортни, суд благодарен вам за новые показания. Можете вернуться на место.

Сантэн так сосредоточенно разглядывала галерею, что споткнулась на ступеньках у начала яруса скамей, и Блэйн с Эйбом вскочили, чтобы помочь ей. Эйб добрался до нее первым, и Блэйн опустился на место. А Эйб повел Сантэн на ее сиденье.

– Эйб, – настойчиво зашептала она. – Когда я давала показания, на галерее сидел мальчик. Светловолосый, примерно тринадцати лет, хотя выглядит скорее на семнадцать. Его зовут Манфред – Манфред Деларей. Найдите его. Я хочу с ним поговорить.

– Сейчас? – удивился Эйб.

– Немедленно.

– Рассмотрение просьбы о смягчении. Я ее пропущу.

– Идите! – рявкнула она. – Найдите его!

Эйб вскочил, поклонился судье и выбежал из зала в тот момент, когда снова встал мистер Осмонд.

Осмонд говорил страстно и убедительно, он полностью использовал показания Сантэн, повторил ее слова: «Он спас от ужасной смерти меня и моего сына». Осмонд многозначительно помолчал и продолжил:

– Заключенный считал, что заслужил благодарность и щедрость миссис Кортни. Заняв у нее деньги, он отдал себя в ее власть и посчитал – ошибочно, но искренне, – что она обманула его веру в нее.

Его красноречивая речь с просьбой о милосердии продолжалась почти полчаса, но Сантэн думала о Манфреде, а не о бедах его отца. Ее глубоко встревожил взгляд, каким смотрел на нее с галереи мальчик. Ненависть в этом взгляде была осязаемой и воскресила ее чувство вины – чувство, которое, как ей казалось, она похоронила много лет назад.

«Сейчас он один. Ему нужна помощь, – думала она. – Я должна его найти. Надо попытаться как-то помочь ему».

Теперь она понимала, почему все эти годы так упорно отказывалась от мальчика, почему думала о нем только как об «отродье Лотара», почему шла на любые меры, лишь бы избежать контактов с ним. Ее чутье не обманывало. Хватило одного взгляда на его лицо, чтобы вся ее так тщательно выстроенная оборона рухнула, а естественные материнские чувства, которым она так долго отказывала, ожили и захватили ее.