– Нас оскорбили! – громко выкрикнул Хьюберт Ленгли. – Они даже не снизошли до разговора с нами.

– Заставим их слушать нас, – послышался другой голос, а за ним согласные выкрики. Ряды процессии начали терять стройность и раскачиваться.

– Прошу вас! Друзья мои…

Рев толпы почти заглушил голос доктора Гула. Полицейский инспектор призвал к порядку и задействовал резерв: полицейские прошли по улице и построились за баррикадой лицом к демонстрантам, держа наготове дубинки.

Несколько минут настроение было неопределенным и неприятным, но мнение цветных организаторов победило, и процессия постепенно начала расходиться – за исключением костяка демонстрации в триста-четыреста человек. Это были преимущественно молодые люди, в основном студенты, и черные, и белые, и Тара оказалась одной из немногих женщин среди них.

Полиция двинулась вперед и стала оттеснять демонстрантов от баррикады, но те самопроизвольно перестроились, образовав меньшую, но более плотную группу, и направились в сторону Шестого района, населенного почти исключительно цветными и примыкавшего к центральным торговым кварталам; неопределенные, размытые границы этого района стали бы одним из субъектов предлагаемого законопроекта о физическом разделении расовых групп.

Младшие, более агрессивные марширующие взялись за руки и запели. Полиция шла за ними, решительно пресекая попытки повернуть назад, к центру города, вытесняя их в другие районы.

– Африка для африканцев! – скандировали идущие.

– Под кожей мы все одного цвета!

– Хлеба и свободы!

Затем студенты Хьюберта Ленгли пришли в более лирическое настроение и подхватили древний рефрен угнетенных, которому он их научил:

Когда Адам пахал и Ева пряла,

Кто был господином?[78]

Оркестр заиграл более современные гимны протеста:

«Я увидел, как во славе сам Господь явился нам»[79].

После этого стали исполнять «Nkosi sikelela Africa» – «Боже, спаси Африку»[80].

Когда они вошли в путаницу узких улиц Шестого района, появились уличные банды; вначале они с интересом наблюдали, потом присоединились к веселью. На заполненных народом улицах всегда найдется, с кем свести личные счеты, да и откровенных преступников было много.

Из толпы вылетел кирпич, описал высокую дугу и ударил в витрину магазина белого владельца, известного тем, что запрашивал за свои товары втридорога и не отпускал в долг. Толпа была наэлектризована. Закричала какая-то женщина, мужчины завыли, как волки в стае.

Кто-то просунул руку в разбитую витрину и прихватил несколько мужских костюмов. Дальше по улице разлетелась другая витрина, и полиция теснее сомкнула ряды и двинулась вперед.

Тара отчаянно пыталась восстановить порядок, умоляла хохочущих грабителей, которые начали вламываться в магазины, но ее оттолкнули в сторону, грозя сбить с ног и затоптать.

– Иди домой, белая! – крикнул ей в лицо кто-то из бандитов. – Ты нам здесь не нужна.

Он зашел в разбитые двери магазина и схватил швейную машинку «Зингер».

– Прекрати! – Тара заступила ему дорогу, когда он выходил из магазина. – Поставь обратно. Ты все испортишь. Разве ты не видишь, что им только того и надо?

Она била его кулаками в грудь, и мародер отпрянул перед ее яростью. Однако улица была запружена людьми: грабителями, членами банд, обычными гражданами и политическими протестующими, смятенными, испуганными и рассерженными. Из глубины улицы надвигалась полиция; поднимались и опускались дубинки, взлетали хлысты; полиция начала гнать людей с улицы.

Тара выбежала из разграбленного магазина в тот миг, когда рослый полицейский в темно-синем мундире бил дубинкой тощего, маленького малайского портного, который выскочил из своей мастерской, чтобы вернуть украденную ткань.

Полицейский с размаха ударил портного дубинкой, разорвав его красную феску, и когда маленький человек упал, нанес ему второй удар, по голове. Тара бросилась на полицейского, бросилась безотчетно, как львица, защищающая детенышей. Полицейский стоял спиной к ней, наклонившись вперед, и Тара сбила его с ног. Он упал, а Тара схватила его дубину, и ремешок на запястье у полицейского порвался.

Тара вдруг обрела оружие и торжествовала победу над врагом пролетариата, прислужником буржуазии в синем мундире.

Она оказалась позади полицейских, которые к тому времени миновали магазин и шли спиной к ней. Глухие удары дубинок и испуганные крики жертв привели ее в ярость. Перед Тарой Малкомс были и бедные, нуждающиеся, и угнетатели – и она сама оказалась с занесенной дубинкой.

*

При обычных условиях Шасе, чтобы проехать от вельтевреденских «ворот Анрейта» до полицейского участка на Виктория-стрит, потребовалось бы чуть больше получаса. Сегодня на это ушел час, и потребовалось множество объяснений.