Вере Федоровне было неприятно его. слушать.

— В этих грязных делах я вам не помощница. Вот мы и пришли. До свидания. — И направилась к подъезду огромного здания.

Прошло два часа, и вдруг Вере Федоровне сообщили, что ее спрашивает какой-то молодой человек.

«Сережа, — подумала она, устремляясь вниз к вахтеру. — Что случилось?»

Внизу стоял… Солдунов.

Маслянистые глаза угодничьи улыбались.

— Вера Федоровна, вы меня извините, но я решил поговорить с вами один на один. Если можно, то выйдем на улицу?

— Некогда мне, — холодно сказала Коблик. — Слушаю вас.

Они отошли в сторонку, чтобы не мешать проходить людям.

— Вера Федоровна, вы же знаете, что Павел Степанович мой отчим. Все, что есть у нас дома: и телевизор, и мебель, и магнитофон, и холодильник — все это купили благодаря ему. Поэтому мы с мамой полностью зависим от него. И вот такие неприятности. Вызывают его и меня в милицию, говорят, что мы писали на вас заявления.

— Ну предположим, не заявления, а анонимки, — поправила его Коблик.

— Да-да, анонимки. А на самом деле писал их Павел Степанович. И скажи я об этом, то он тут же расправится со мной и с мамой, уйдет от нас… Павел Степанович требует, чтобы я на себя взял это дело. Но вы же сами знаете, что со мной тогда будет.

— Я не знаю, что будет с вами, — жестко сказала Вера Федоровна. — Я знаю другое: подлость должна быть наказана. Скажите, а ваш Павел Степанович знает, что вы пошли ко мне?

— Нет, что вы! Я решил втайне от него повидаться с вами. Вера Федоровна, напишите в милицию о том, что ко мне не имеете претензий.

— С какой стати я буду это делать? Милиция мне еще не сообщила, кто писал эту клевету. Вот когда сообщит, тогда и буду думать. Извините, мне надо работать. — И она направилась к лифту.

Коблик тоскливо смотрел через зависшую пыль на красноватый диск солнца, которое уже опускалось за вершины западных гор. Пользуясь короткой передышкой, он быстро снарядил последними патронами магазин.

— Что, кончаются «орешки»? — спросил Леонов, глядя в сторону камней, где снова зашевелились душманы, в который раз готовясь к очередной атаке.

— Да, полрожка осталось.

— Патрончик-то оставь один, лучше всего в отдельный магазин вставь. А я для себя эту штучку оставил. — Он показал на лежавшую рядом гранату. — В себя из пулемета трудно стрелять.

Коблик поймал себя на мысли, что ведут они разговор о своей смерти как об обычном деле.

«А как же иначе, — подумал Николай, — не живыми же им сдаваться». Мысли сразу же вернули его домой. «Мама… бедная. Как она перенесет, когда узнает? А как же она узнает? Ведь мы же все погибнем. А душманы, говорят, даже тела советских солдат забирают с собой. А что, если наши подумают, что мы сдались врагу?»

Коблику стало нехорошо на душе от этой мысли. Нет, ему не было страшно погибнуть. Иного пути он и не видел. Но мысль о том, что вдруг кто-то даже на мгновение посмеет подумать о том, что он, советский солдат, предпочел плен смерти, напугала его. «О чем это я? — одернул себя Коблик. — Кто поверит тому, что я струсил?! Что, разве не знают меня мама и Сергей? Света? Нет, я могу умереть, не беспокоясь за свое имя. Главное сейчас — это заставить душманов заплатить за наши жизни как можно большую цену».

А Шувалов, подсчитывая боеприпасы, искал выход. «Если продержимся до темноты, то рискнем пойти на прорыв. Только в какую сторону? Попытаться уйти обратно в горы? Но что там делать без боеприпасов и воды? Нет, лучше пойдем вперед. Наши наверняка где-то недалеко, ишут нас.

Старший сержант поглядел туда, где засели душманы. Повернулся к Банявичусу:

— Альгирдас, как ты?

— Порядок, Юра. Только патронов осталось меньше магазина.

— Гранат?

— Три.

— И у меня четыре.

— Ты посмотри тут, а я ребят наведаю.

— Хорошо. Будь осторожен, они следят за нами, на таком расстоянии подсечь тебя — раз плюнуть.

— Не волнуйся, не попадут.

Шувалову ползти было трудно. Раненое бедро отзывалось острой болью. Сжав зубы, он полз вперед. Коблик был на месте, а Леонов передвинулся метров на десять правее, где уже успел соорудить небольшую насыпь. Шувалов спросил у Коблика:

— Ну как, не страшно?

— Нет, патронов только мало.

— А ты экономь. Бей только одиночными и наверняка. — Шувалов поморщился и потер бедро. — Кто у тебя дома?