И голос, хватающий за душу, несется из той бесконечной дали:

Ася искоса бросила взгляд на Славку.

Колоколов сквозь густые ресницы тоже смотрел на нее. Радость затеплилась в его душе. Он негромко воскликнул:

— А все-таки вы молодцы, девчата!

— Почему? — спросила Славка, поворачиваясь.

— Молодцы, да и все! — ответил Колоколов, перебирая струны. — Молодцы, что едете к морю, что заехали в Калары, молодцы, что хорошо ухаживаете за лисичками, молодцы, что встретились мне, что растопили сейчас печку, вскипятили чай и слушаете мой бред!

Он засмеялся, пальцы его стремительно пробежали по грифу, громко прозвучал последний аккорд. Колоколов встал, повесил гитару на гвоздь, прошелся по комнате, безуспешно пытаясь пригладить непокорные вихры.

— Мне рассказали однажды интересную историю, — оживляясь, заговорил он. — Был один слепой. От рождения. Так, слепым, он прожил двадцать лет. И вот Филатов сделал ему операцию. И слепой прозрел. В жизни чудес больше, чем мы думаем. Смотрит он вокруг и ничего не понимает. Видит, а не понимает.

Асю и Славку заинтересовал этот рассказ. Они сидели в своих парикмахерских креслах, откинув головы на подголовники.

— Стали его учить разбираться в мире. «Что-то» клали перед ним. Он видел, но не знал, что это такое. Тогда он трогал рукой это «что-то» и радостно говорил: «Кошка!» — и запоминал, какая она. «А это что?» — спрашивали его. Он видел что-то непонятное, пугающее. И вдруг слышал шелест листвы. Удивленно спрашивал: «Дерево?» Трогал рукой и вскрикивал: «Дерево!» Его учили понимать, что оно раскидистое, зеленое.

— Забавно! — воскликнула Славка. — А ведь так оно и должно быть!

— Он осязательные образы старался соединить со зрительными. И все же осязательным образам он верил больше, а зрительные долго оставались ему чужими. Странно, но факт! Все, что он видел, ему казалось неправдоподобным, как сон. Когда же он это видимое трогал, ощупывал, оно становилось для него обычным, существующим.

— Я понимаю его, — задумчиво сказала Ася.

— С этим ощущением сна, миража он прожил почти всю жизнь. Был неуверенным, робким. Ходил и вообще жил осторожно, с оглядкой: боялся что-нибудь сломать, или сделать что-то не так, или попасть впросак. И долго он еще ощупывал то, что видел.

Сестры рассмеялись.

— Садись, пей чай. — Славка освободила ему парикмахерское кресло.

Колоколов сел.

Ася слушала, возя по столу солонку, — стеклянного лебедя с горделиво изогнутой шеей. Эту солонку подарил им Колоколов.

— Ему, например, не просто было понять — красивая перед ним женщина или нет? Тогда больничные няни заставили его ощупать их лица. И вдруг он о пожилой женщине сказал, что она самая красивая. Представляете? А лицо ее было пухлое, расплывчатое, но очень доброе, ласковое. Оказалось, что красоту он понимал как доброту!

— Ну и правильно понимал! — воскликнула Славка.

Ася налила крепкий чай. Колоколов с удовольствием отхлебнул несколько глотков.

— Вот и я также одно время ощупывал жизнь. Когда из маминых хором выбрался. Знал, что всякое в жизни есть, но знал понаслышке. А потом все своими руками стал ощупывать. Привыкал к жизни. И ничего, привык. Теперь все вижу, все понимаю.

Ася, крутя лебедя за стеклянную шею, о чем-то думала. А потом строго спросила:

— Нет, почему же мы все-таки молодцы?

— Потому, что вы легко и просто вошли в нашу совхозную жизнь, — ответил Колоколов.

Ася пожала плечами, сухо возразила:

— Мы никогда не были бездельницами. Отец и мать у нас рабочие, работали и мы. Не понимаю, что это за подвиг — жить без мамы. Или жить на севере. Это писатели высосали из пальца драму: маменькин сынок и жизнь!

— Чего ты ощетинилась? — спросила Славка, беспокойно глянув на Колоколова.

— Так... Тоска!

— Были такие драмы или нет — спорить не буду, — сказал Колоколов. — Но что у нас в Чапо она сейчас разыгрывается — факт! Вы же знаете Ию Коноплеву? Она преподает немецкий. — Колоколов посмотрел на пышные, вьющиеся волосы Славки и почувствовал тихую радость. — Приехала после института. И как-то повела себя неумело. Ученики до безобразия не слушаются ее. Бегают по классу, галдят, уроки не готовят. Ия им замечание — они ее передразнят. Низкая успеваемость, плохая дисциплина. — Колоколов посмотрел в серые глаза Славки и почувствовал себя совсем счастливым. — На педсовете ее кроют, директор ругает, на комсомольском, на профсоюзном собраниях стружку с нее снимают. Она и растерялась, руки опустила, озлобилась. Перессорилась со всеми педагогами. Одна осталась. А ее все долбают. — Колоколов взглянул на губы Славки и снова на ее волосы. — Стирать не умеет, зарплату растянуть не умеет, приготовить обед не умеет, ладить с людьми не умеет. Одним словом, не приспособлена к жизни. Да еще ко всему — истеричка она. И некрасивая. Придет в клуб, а с ней никто не танцует. Потеряла веру в себя. Даже курить стала. Закроется на крючок, завесит окна и сидит в темноте. Одна. Что она делает? О чем думает? Я в райкоме предупредил ребят: будет беда. Она дошла уже до точки. Вот видите, бывает и не так просто, как у вас получилось. Поэтому-то я и назвал вас молодцами.

Ася поднялась, на душе было неприятно от этой мрачной истории. Стрельнуло бревно в стене. Славка и Колоколов молча смотрели друг другу в глаза и улыбались.

— Черствые вы все, вот что я вам скажу! — неожиданно взорвалась Ася. — Человек дошел почти до петли, а вы в стороне!

— Пробовали с ней и так и этак...

— Значит, казенно пробовали! Человек работать не может, не умеет, класс над ней издевается, а вы только стружку снимаете. Она просила, чтобы ее уволили?

— Просила. Отказали.