Хэм, задрав голову, ошарашенно смотрел на возвышающегося Габриэля.

— Правда? Ты веришь мне?

Габриэль невозмутимо кивнул.

На холме, покорившись судьбе, овцы опустили головы в траву. Только Мод строптиво посматривала на Габриэля и мясника.

— И все же мы попытаемся, — проблеяла она.

— Это и в самом деле необычные овцы, — сказал Габриэль, — необычно нерентабельные. Хотя порода древняя. В весе не прибавляют, ягнят приносят мало. Зачем Джордж с ними возился, ума не приложу.

Хэм смущенно теребил пуговицу на жилете.

— Может быть, ты мне продашь одного? Вон того барана?..

— Смертельно опасного?

Моппл замер от ужаса. Но мясник вдруг опустил глаза.

— Ты мне не веришь, — сказал он разочарованно. У него пропало всякое желание продолжать разговор.

Мясник развернул коляску и покатился прочь. Габриэль смотрел, как он с трудом пробирается сквозь траву. Потом сложил руки рупором и закричал ему вслед:

— Эй, Хэм! Ты придешь послезавтра на конкурс?

Но Хэм не обернулся. Только прибавил скорость.

Как только Хэм свернул на тропинку, Габриэль расхохотался. Наконец-то с этим старым придурком покончено. Совсем свихнулся. Он покачал головой и снова поднял косу. Но тут что-то привлекло его внимание. Одна из овец Джорджа споткнулась и кувырком полетела в траву. Черноголовый. Габриэль усмехнулся. Ну и ну! Древняя порода! Верные ноги! Овца с трудом поднялась. Через несколько шагов снова упала. Рядом с ней споткнулась еще одна. Толстый баран, как в тумане, тыкался головой в стену сарая. Ухмылка Габриэля застыла на губах. Его холодные как лед голубые глаза вдруг словно подтаяли. Коса упала в траву.

— Черт! — пробормотал Габриэль. — Овечья трясучка!

Овцы продолжали валиться на траву, дрожа и неестественно высоко вскидывая ноги, даже когда Габриэль на них уже не смотрел. Все происходящее доставляло им неизъяснимое удовольствие. Габриэль тут же подозвал собак. Отодрал часть сетки с ограды, которую за несколько дней до того с таким трудом возводил. То, что овцам довелось увидеть потом, было верхом пастушьего мастерства. Несколько слов — и собаки Габриэля вывели стадо из загона, причем без паники. Минуту спустя на дороге осталось только облако пыли. О Габриэле и его овцах напоминала только сетчатая ограда.

— Мы больше его не увидим, — с облегчением сказала Хайде.

— Увидим, — возразила Мисс Мапл. — Мы увидим его. Сегодня днем, когда тени начнут укорачиваться. Под старой липой. Может быть, все выяснится.

— Завещание Джорджа Гленна, — произнес адвокат. — Составлено и подписано тридцатого апреля тысяча девятьсот девяносто девятого года в присутствии трех свидетелей, один из которых — присяжный адвокат, то есть я.

На адвокате был безупречно сидящий костюм. Он оглядел собравшихся. За стеклами очков блестели два любопытных глаза. Но заинтригованы были не только жители Гленнкилла. Адвокат тоже. Настроение у всех было как перед грозой: ожидание беды.

— Огласить в воскресенье, после моей смерти, или в следующее воскресенье, в двенадцать часов дня под старой деревенской липой в Гленнкилле.

Адвокат отвлекся от завещания. Липовый лист оторвался от ветки и опустился на плечо юриста. Адвокат снял листок и покрутил его перед глазами.

— Это, без сомнения, липа. Но та ли это деревенская липа?

— Да-да, — нетерпеливо подтвердил Джош. — Это та деревенская липа. Начинайте же.

— Нет, — ответил адвокат.

— Нет? — изумилась Лили. — Вы всех нас собрали здесь и не собираетесь ничего оглашать?

— Нет, — снова ответил адвокат.

— Значит, все-таки огласите? — уточнил Эдди.

Адвокат вздохнул. Кинул быстрый взгляд на часы на запястье. Изящные часы, как те, что надевал Джордж, работая в огороде.

— Сейчас ровно одиннадцать часов пятьдесят шесть минут. Поверьте мне.

Последняя фраза касалась тех, кто бросился проверять свои механизмы.

— До двенадцати часов я, к сожалению, бесправен.

Люди возмущенно забормотали.

Под руководством Отелло овцы отважились подойти поближе. Они пришли ко времени коротких теней, чтобы узнать, прояснит ли что-то завещание или нет. Будет назван убийца или откроются хотя бы какие-нибудь важные факты. На них никто не обращал внимания. Отелло строго-настрого приказал им подходить к людям беззвучно, как собаки. Но даже если они прискакали бы галопом и с громким блеянием, их все равно никто не заметил бы. Люди были поглощены своими делами.