На дороге разыгрался поединок.

Через несколько минут мы немного освоились с неожиданными рывками и поворотами нашего «Сталинца» и начали стрелять по низко летящему самолету из винтовок. Иного выхода у нас не было. На прицепе трактора спрятаться было некуда.

— Давай, давай! Цельтесь в брюхо! — кричал, высунувшись из кабины, сержант Сорокин.

— Держи пулемет! — как всегда, командовал Коля Усиченко, устанавливая сошки пулемета на спине рядового Мухамеда. Тот встал коленями на ящик со снарядами и прижал ствол к плечу.

Фашистскому летчику, по-видимому, надоела эта забава. Его вывел из себя вид дерзко ехавшей по дороге «добычи». Самолет, едва не задев нас колесами, как-то боксам пролетел над нашими головами. Воздушная волна от пропеллера сбила нас с ног, и мы упали на ящики, а свист пуль пригвоздил нас к доскам.

Это длилось всего несколько секунд. Я убедился, что угроза смерти не всегда парализует тело страхом… Мы ведь ожидали от летчика этой выходки.

Когда стальное туловище накрыло нас своей тенью, Коля выпустил в него длинную очередь из пулемета. А рядовой Мухамед продолжал хладнокровно стоять на коленях на ящике со снарядами.

Захлопали и наши винтовки.

— Ребята!.. Друзья! — радостно воскликнул сержант Сорокин, высунув голову из кабины.

— Ура-а-а! — раздался возглас откуда-то снизу, из-под пулемета.

Самолет продолжал лететь, однако за его хвостом потянулся уже шлейф черного дыма, а корпус начал клониться к земле.

— Попали, ребята, попали! — прыгал от радости Коля Усиченко.

— Сбили! — кричали мы как сумасшедшие.

В нескольких сотнях метров впереди нас взметнулся столб огня, и вскоре черный дым поплыл над степью.

Мы выиграли этот поединок. Я чувствовал неописуемую радость. Впрочем, это чувство охватило не только меня. Оно светилось и на лицах моих боевых товарищей. Да, мы радовались этой победе, ибо знали, что одним фашистским летчиком будет меньше над русской землей. Кубанская степь поглотила его навсегда.

Вдруг наш трактор резко свернул в сторону и съехал в поле. Мы испуганно переглянулись. Ведь Миша нарушает приказ командира батареи. К тому же зачем сворачивать с дороги, когда самолеты уже улетели?

— Куда ты едешь, Мишка? Что, только сейчас струсил? — крикнул Коля Усиченко.

— Поворачивай назад, на дорогу! — кричали уже мы все, забыв, что в кабине сидит командир нашего расчета.

К сожалению, Миша уже не слышал наших слов…

Для нашего водителя последняя пулеметная очередь с самолета оказалась смертельной, а этот поединок с врагом — последним. Ему шел всего лишь двадцать второй год. Он был моим ровесником. Он рвался в бой, всей душой хотел служить Родине, как его отец и брат, сражавшиеся где-то на другом фронте, как мать, работавшая без отдыха на заводе… Он выбыл из наших рядов… Он уже никогда не вернется в свой родной Донбасс, к своим близким…

Трактор остановился среди золотистой пшеницы. Однако двигатель его продолжал гудеть.

Высоко в небе пел жаворонок, но Миша Малынин его уже не слышал.

В эти первые недели нашего отступления в районе Дона и на Кубани в небе было не меньшее оживление, чем на шоссе, полевых дорогах и тропах… Самолеты летали низко, над самыми верхушками стоявших вдоль дорог деревьев и крышами домов. Сколько раз я отчетливо видел лица фашистских летчиков!.. В то время редкостью были не только воздушные бои, но и даже появление самолетов с красными звездочками на крыльях.

— Наглые, подлые фрицы! — проклинали со злостью немецких летчиков наши артиллеристы и пехотинцы, возницы обозных подвод и гражданское население.

«Наглыми они стали не здесь и не сейчас», — думал я, слушая эти проклятия. У меня перед глазами все время стояло то ясное, безоблачное сентябрьское небо… Самолеты с черными крестами тоже летали тогда безнаказанно: группами и в одиночку, по утрам, в полдень и вечерами, — сбрасывали бомбы и косили очередями из пулеметов людей. Смерть настигала любого, без разбора. Человек, сидевший в серебристой кабине, не испытывал жалости ни к кому. В тени крыльев вражеских самолетов оставались лежать, уткнувшись на последнем вздохе в горячую, изрешеченную пулями землю, солдат с винтовкой в руке, мать с ребенком у груди, пастух возле коров и дети, только что доверчиво смотревшие на небо…

— Куда, черт подери, подевались наши самолеты? — спрашивали мы поручника Гоздзика, прячась в тени высоких деревьев от зорких глаз фашистских летчиков.

— Сражаются в небе Берлина. — Ответ командира нашей роты звучал как-то нерешительно. Конечно, он и сам не верил в то, что говорил. Однако мы, молодые солдаты, несколько дней жили этими иллюзиями…

И вот аналогичная картина, только уже здесь, над южными степями необъятного Советского Союза. И снова мы, солдаты, сразу не могли понять этого.