Когда мы вошли в первый с краю дом, я инстинктивно пригнул голову, чтобы не удариться о потолок. В хате царил беспорядок — как оказалось, хозяйка собиралась белить известью стены.

— Ну что, не хватает мужичка, хозяйка? — после обычных слов приветствия заговорил Казик.

Женщина была очень красивой — загорелое лицо, большие черные глаза. На вид ей было немногим более двадцати лет. Она улыбнулась нам полными губами, обнажив ряд белых ровных зубов, откинула с высокого лба непослушную прядь волос, вылезшую из-под пестрого платочка.

— Конечно не хватает, — ответила она, не задумываясь. Однако спустя минуту, сообразив, что мы можем двусмысленно расценить ее слова, тут же добавила:

— Своего, своего не хватает. Но там он теперь, пожалуй, больше нужен. Вот уже скоро почти год…

— Понял, кавалер? — буркнул я сердито. — И не пытайся приставать со своими ухаживаниями. А то можем остаться без ужина…

Казику было двадцать пять лет. Он был еще холостяком и нравился женщинам. И не удивительно: высокий, красивый, с вьющимися волосами и орлиным носом, к тому же широкоплечий и с топкой талией… Держался он всегда прямо, ходил с высоко поднятой головой и был похож на офицера, хотя в армии никогда не служил. До войны он работал пастухом в поместье графа Яблоновского.

— Разве стоило жениться, чтобы плодить будущих пастухов? — откровенно делился он со мной.

— Мама, мамочка! — в хату вбежал малыш лет около пяти. Длинные кудри обрамляли его загорелое лицо. Увидев посторонних, он смущенно умолк, не сводя, однако, с нас своих черных глаз.

— Что, сынок? Ну, Мишенька?

— Мамочка, солдаты идут. Много…

— Идут, ну и пусть себе идут, — коротко оборвала его мать. — А вы куда держите путь? — обратилась она к нам. — Им навстречу?

— Угадали. Туда, где фронт, где сражаются наши… может, и мы там пригодимся, — ответил я.

— Вот ищем, где бы переночевать, а то ноги уже не идут, — вмешался Казик. — Ну так как, хозяйка, примешь? Разрешишь переночевать? Накормишь?

— Мишенька! Проводи их к Юстинке, — распорядилась мать. — Извините, но видите, какой у меня балаган. А у соседей уютно и чисто, да и сарай полон сена. А к ужину приходите, чем-нибудь накормим. Для тех, кто добровольно идет на фронт, ничего не жалко.

Дом Юстинки находился рядом, но Мишка повел нас туда окольным путем, вдоль изгороди из плетня, к небольшой калитке позади дома.

— Дядя, дяденька! — обратился малыш к Казику.

— Что тебе? Ну, говори? — погладил тот мальчика по длинным взлохмаченным кудрям.

— Дядя, а как дойдете туда, где стреляют, скажите моему папе, что живу я хорошо, расту… Пусть он за меня не волнуется…

— Не беспокойся, Мишенька. Расскажем твоему отцу, обязательно расскажем, — ответил я, улыбаясь, хотя, честно говоря, после таких слов ребенка мне было не до улыбок.

— Не забудем, — серьезно заверил его Казик.

В соседнем доме нас встретили невысокого роста, довольно полная женщина и высокая, худенькая, загорелая девушка. Это были Юстинка и ее мать.

— Ну что ж, можете переночевать у нас, ребята. Как же отказать тем, кто идет на фронт? Мой там воюет уже целый год, не знаю даже где. Вот уж несколько недель от него писем нет. Накормим вас чем бог послал, выспитесь, — согласилась хозяйка. — Только, ребята, до утра. А если хотите у нас еще задержаться, то идите к председателю колхоза. Понятно?

Съев ужин, который состоял из крынки молока и буханки черного хлеба, мы пошли отдыхать. Хозяйка посоветовала нам спать в сарае, на свежем сене.

Мы вышли во двор.

Близилась ночь. Как обычно, в июле в донских степях она была теплой, наполненной ароматом трав, полевых цветов, сена и созревших хлебов. Время от времени, рассекая воздух, проносились летучие мыши. Все отчетливее слышался глухой гул артиллерийской канонады со стороны близкого, как нам казалось, фронта. С проходившей рядом дороги доносились голоса людей, обрывки команд, скрип обозных подвод, короткое ржание лошадей, гул моторов двигавшихся с погашенными фарами автомашин. Эта ноль не сулила, по-видимому, отдыха красноармейцам.

— Что-то снова все зашевелилось… Лишь бы не опять отход на заранее подготовленные позиции, — ворчал Казик.

Юстинка отвела нас в стоявший рядом с домом небольшой деревянный сарай.

— Вот здесь и располагайтесь. Мы храним здесь сено для козы — единственной нашей кормилицы, молоко которой вам так понравилось… Хорошо, что фашисты ее нам оставили. А вот корову забрали…

— Значит, гитлеровская сволочь побывала и у вас? — спросили мы, выслушав рассказ девушки.

— А вы не знали? Они были здесь в конце октября прошлого года, когда шли на Ростов. Но нашим удалось вскоре их отсюда прогнать, хотя и не так уж далеко…