Шрифт:
Пусть мне простят эти немного неловкие слова, восславляющие неприметный героизм, любовь и преданность людям.
Сердечное им спасибо за их благородный труд!
ЦЕНОЮ ЖИЗНИ
Мы застыли двумя ровными шеренгами. Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего читал офицер батареи старший лейтенант Алексей Пономаренко.
«…Очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного до Баренцева моря… вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии».
В этом приказе отражались политические цели наступления Советских Вооруженных Сил в летне-осенней кампании 1944 года.
Это было 1 мая, а уже 13 июля, используя успех Красной Армии в Белоруссии, пошли в наступление войска нашего 1-го Украинского фронта, нанося врагу новые сокрушительные удары. На рассвете 17 июля конно-механизированная группа, действовавшая на рава-русском направлении, форсировала Западный Буг…
И вот долгожданная родина…
В своем воображении я ее видел в течение многих последних месяцев, на бесконечных фронтовых дорогах. Она слышалась мне в шелесте листьев придорожных деревьев, постоянно приближалась панорамой родных полей, ветром доносилась из далеких родимых сторон…
Родина моя, Польша. Наконец я увидел ее наяву. Она встретила соломенными крышами деревенских изб, радостными приветственными возгласами детей, женщин и мужчин. Мы пожимали натруженные руки, вдыхали воздух, пахнущий смолой и хлебом, горячие лучи солнца грели наши спины. Мы пили холодную воду из деревенских колодцев и теплое молоко, которое подносили нам радостные девчата, и продолжали путь вперед. И здесь для долгих встреч и солдатского отдыха не хватало времени. Из дивизионной газеты мы тогда узнали, что быстрый выход войск 1-го Украинского фронта к Висле, форсирование реки и захват плацдарма в районе Сандомира имели большое стратегическое значение: противник потерял очень удобную оборонительную позицию, а советские войска получили возможность дальнейшего развития наступления в Польше. Дождался я счастливых дней. Исполнились мои мечты. Возвратился я в те места, где в сентябре 1939 года оставил дорогих товарищей по оружию из 21-й учебной роты и землю, перепаханную гусеницами фашистских танков. Незабываемые места тогдашних трагических боев были где-то правее нас. Я находился на родной земле.
— Ну, вот и дождался, — говорили, улыбаясь, мои боевые друзья.
Я молча крепко пожимал солдатские руки, а спазмы от волнения сжимали горло, не давали отвечать и выговаривать слова благодарности.
Что я переживал, невозможно описать…
После стольких фронтовых дорог я дошел наконец до страны волнистых возвышенностей, горных лугов, пологих оврагов, чистых водных потоков и быстрых рек, обширных лесов. Мы были на Дыновско-Перемышльской возвышенности. Перед нами и вокруг простиралась польская земля.
Занимался рассвет одного из августовских дней.
Орудия нашей батареи стояли замаскированные на опушке леса. На переднем крае беспрерывно стучали станковые пулеметы. Не умолкал грохот орудий. Проносившиеся над головой снаряды противника напоминали мне, что до полного счастья еще далеко.
На сером небе медленно таяли звезды. На востоке, словно отблеск далекого пожара, румянился розовой мглистой дымкой далекий горизонт.
Наступал новый фронтовой день на польской земле.
Небо продолжало белеть. Трава становилась серой от свежей ранней росы, и каждый наш шаг обозначался отчетливым, как в снегу отпечатанным, следом… Сапоги совсем намокли.
Маскируясь среди деревьев, но краю леса мы втроем вошли в деревню и направились к выдвинутому вперед наблюдательному пункту командира батареи. Дым тоненькими струйками поднимался из труб деревенских изб. Слышались чьи-то разговоры, гомон голосов. В деревне, как и прежде, поднимались с петухами.
Мы подходили к последним постройкам, как вдруг гул моторов заставил нас остановиться. Со стороны высоты появилось несколько бомбардировщиков с черными крестами. Где-то сбоку отозвались очередями пулеметы, а у леса застучала зенитка.
Самолеты сделали широкий круг и, зайдя с востока, словно голодные ястребы, начали падать вниз. Один, второй, третий…
Бомбы летели, завывая. Задрожала земля, лопались стекла в окнах, покрывались трещинами стены домов. Ужасающий гул, густой дым и свист летящих осколков.
Из-под крыльев с черными крестами летела смерть, а самолеты круто взмывали вверх, делали следующий заход, чтобы снова разрушать и убивать.
Жители скрывались в подвалах, канавах, некоторые бежали на огороды и в поля.
— Сволочи… Бомбят мирное население. В деревне пет никаких наших воинских частей, — ругался побледневший старший лейтенант Пономаренко.
— Гады… Это им не впервые, — цедил сквозь зубы старший сержант Коля Усиченко.
Я молчал. Мы лежали в какой-то яме, рядом со старой избой. Перед нами уже загорелся коровник. Одна из бомб упала недалеко от нас. Огонь охватил соломенную крышу. Внутри ревела корова.
Самолеты, сбросив часть смертоносного груза, набирали высоту, чтобы вновь возвратиться. Мы глазами искали какое-нибудь укрытие, как вдруг… Из избы выбежала женщина в клетчатой юбке и белой блузке. Ни на что не обращая внимания, она влетела в пылающий коровник.