— Вот поэтому и стоило зажмуриться, — как нельзя вовремя пояснил он, наблюдая, как я плавно оседаю в обморок.

Берлога. Иначе и не выразишься.

Крохотная комнатка с округлыми земляными стенами, потолком и полом. Отовсюду торчат узловатые корни и бледные тенелюбивые побеги; пахнет сыростью — это в углах притаились небольшие лужицы. Подо мной лежанка из светло-серой травы, плотно вцепившейся корнями в почву, — живая, никому и в голову не приходило собирать лапник или лопухи.

Точно… кажется, я вчера спасла говорящего медведя, который очень трогательно заботится о растительности. И на кой он мне сдался? Вернулась бы в город, рано или поздно про меня бы вспомнили. Наверно.

Шила в задн… в мешке не утаишь, верно кто-то подметил.

Следы на земляном полу почему-то оказались вполне человеческими — босая ступня, слишком длинная для женщины и слишком узкая для мужчины. Отпечатков медвежьих лап — равно как и звериных вообще — я не заметила.

Очень интересно. Ну и где же мой гостеприимный хозяин и положенная мне каша? Я уж не говорю про три стула и три кроватки…

— Таший!

При попытке позвать хозяина в горле будто поселился выводок ежей, твердо намеренных выдержать все испытания и построить счастливую жизнь в совсем, казалось бы, непригодных для нее условиях. Отлично, я еще и простыть тут успела — как нельзя вовремя!

Ну, хотя бы медведь себя ждать не заставил — в ответ на мой оклик почти сразу где-то наверху раздались удивительно легкие для такой туши шаги, и через минуту в округлом выходе из берлоге нарисовался внушительных размеров силуэт с очаровательными круглыми ушками. В дневном свете его лапы казались очень тонкими и безжизненно свисали, не шевелясь, зато размеры когтей меня сильно впечатлили — поди, с мой палец каждый, если не длиннее…

Минутку. Это ж как он такими лапищами узелки на стеблях развязывал?

И вообще, он же на корточках сидел?!

Присмотревшись повнимательнее, я радостно заржала в лицо вошедшему хозяину.

Моя покорность и готовность принимать за действительность любой бред, автоматически выработанная в адаптационных целях, и бархатная темнота аррианской ночи сыграли со мной злую шутку. Никаких говорящих зверей на Аррио, само собой, не водилось. В берлогу вошел высокий человек в густой медвежьей шкуре, искренне недоумевающий, с чего это его гостью так проперло, что она чуть ли не по полу катается да кулаками мать сыру землицу молотит.

— Что случилось? — с глуповатым видом откинув капюшон из медвежьей головы, поинтересовался спасенный. Пришлось успокоиться, глотая полуистеричные смешки, глубоко вздохнуть и покаяться в своих ночных впечатлениях.

Слушая мою версию событий, «медведь» сначала хмурился и предлагал осмотреть руки и спину, пока я рассказывала, как вытаскивала его, а под конец тоже расхохотался — таким мягким, будоражащим смехом, что не присоединиться к нему было невозможно.

— А руки все-таки осмотри, — смущенно попросила я, отсмеявшись. — Правая до конца не сгибается.

Хозяин легко кивнул, медвежья голова дернулась вслед за ним, словно зверь еще надеялся отомстить, оттяпав убийце затылок.

— Я Устин, — представился наконец хозяин, цапнув мою правую руку. Теплые загрубевшие пальцы осторожно нарисовали на предплечье какой-то узор, поднялись к локтю, начертили что-то и там. Я тоже назвалась, завороженно наблюдая за его движениями. Было что-то гипнотизирующее в этом размеренном скольжении; в какой-то момент мне показалось, что столь тщательно выведенный хозяином рисунок проступил на коже: вьюнок с ажурными серебристыми листьями и нежно-сиреневыми бутонами, готовыми вот-вот раскрыться в роскошный цветок. Но стоило мне моргнуть, как видение отступило, явив взгляду мой слегка распухший локоть.

Желание верить во все, что угодно, потихоньку отступало, сконфуженное недавними происшествиями; по-прежнему следя за пальцами, добавляющими новые витки стеблей и отпечатки листьев к рисунку на моей руке, я скептически поинтересовалась:

— А это чем-то поможет или так, пощупать?

Устин поперхнулся и поднял на меня не по-взрослому обиженные глаза — карие с легким медовым отливом. Теплые пальцы застыли в центре недавно появившегося цветка, обещая сделать его если не самым крупным, то хотя бы самым ярким среди остальных; затем, спохватившись, заскользили вдоль вены вверх, к сгибу руки.

— Пощупать, конечно. Я дикий варвар или где? — опустив взгляд, буркнул хозяин. Вьюнок, как-то странно сжавшись, рывками пополз к плечу.

Кажется, я уже нашла его любимую мозоль и даже успела на ней сплясать. Талант, не иначе.

— Расскажи мне о своей вере, — попросила я — скорее желая заполнить неловкую паузу, нежели решив в случае чего покинуть стройные ряды атеистов.

Еще один недоверчивый взгляд исподлобья. «Медведь» отпустил мою руку и задумчиво склонил голову к плечу, зачем-то отодвинувшись.