Маня поворачивает к нему усталое, но спокойное лицо. Лицо человека, смирившегося с неизбежным.

– Мы так оба устали, что, думаю, будет лучше пожить пока врозь. Свой липовый больничный я продлю на очередную неделю. Да, и еще. Ни за что не выйду замуж за алкаша. Прости.

Маня выходит и тихо прикрывает за собой дверь.

Супин кидается к столику с водкой, но вдруг зажмуривается и, облокотившись на стол, роняет голову на руки. Он видит перед собой милое Алино лицо. Она улыбается и кротко говорит: «Если вы обидите мою Манечку, вам стыдно будет». Да, она говорила это тогда, на кухне с жутким воющим холодильником. И она была права… Такого стыда и боли Супин не испытывал еще никогда. Он рывком наливает водку в бокал и судорожно, сквозь спазм в глотке, заставляет себя пить…

Маня выбегает из подъезда, кусая губы, сдерживая рвущийся наружу вопль. Она не в силах нести боль молча, в себе, и потому хватается за телефон. Услышав напевный голос подруги, Маня припадочно кричит, не обращая внимания на двух долговязых подростков, кидающих на нее заинтересованные и скептичные взгляды:

– Ритуся, я ушла от Супина! Он хотел меня ударить, но ударила его я сама. Я просто в отчаянии, Ритка!

– Ясно. Этого следовало ожидать, – говорит бестрепетная Кашина. – Все мужики – собственники. Ты что, думала вечно между Тосиком и Полканом разрываться? Ты вообще, Мань, разберись в себе. Вот по чесноку разберись! Любишь Супина – будь примерной его бабой. Любишь Трофима – так и признай это. И не мучай никого.

– И ты, как Пашка, туда же! Я его люблю! Я хочу замуж. А Трофима просто жалею, – рыдает Маня.

– Вот только про братские чувства тут не надо заливать. Я, конечно, не очень в психологии святош разбираюсь, может, у вас и правда чувство долга превышает все остальные чувства, но, сдается мне, подоплека тут иная, – вздыхает Рита.

Похоже, взрыв истерики у обессиленной Голубцовой подходит к концу. Она уже может говорить без надрыва, жалостливым голоском:

– Супин водкой накачивается, и это мерзко. Но теперь мне и его жалко. Он страдает из-за меня. Да что же делать?! – всхлипывает Маня.

– В Алину квартиру ехать! Отсыпаться и в себя приходить. Завтра помиришься со своим «супчиком». Куда вы денетесь, персонажи Шекспира? – изрекает Рита.

Закончив разговор с Маней, она сидит несколько секунд в раздумье с телефоном в руке, а потом вызывает нужного ей абонента. Тот долго не отвечает, но, наконец, раздается коронное:

– Д-да! Супин!

Язык Полкана слушается и вправду не слишком хорошо. И Маргарита решает действовать.

– Ой, Павел Иванович, простите, случайно нажала. Подруге звоню. Ошибка, извините уж… – щебечет Кашина.

– Вот только ваших ошибок мне н-не хватало! – рявкает Супин, пытаясь обуздать непокорный язык, и дает отбой.

Маргарита ухмыляется и, подстегиваемая азартом игрока, мчится в ванную – приводить себя в порядок.

Через полтора часа она решительно звонит в дверь супинской квартиры. Впрочем, едва она нажимает на звонок, как дверь распахивается. Павел стоит, покачиваясь, в одних брюках, с сигаретой в руке и смотрит на Риту, ничуть не удивляясь ее приходу.

– О! Она решила прислать разведчика-переговорщика, – разводит он удовлетворенно руками.

Рита протискивается в квартиру.

– Никто ничего не решил. Я сама пришла. Выпить с вами мировую.

– Пф-ф, это не понял сейчас, – мотает головой Полкан.

– Да нечего понимать! Расслабьтесь, Павел Иванович. Вам нужен настоящий утешитель. Друг, можно сказать.

Рита деловито проходит в комнату, скинув шубку и оставшись в короткой юбочке и прозрачной кофте. Она ставит на стол бутылку виски, по-хозяйски достает пузатые бокалы из шкафа.

Супин доходит до дивана, не спуская глаз с Ритуси, и в изнеможении валится на него.

– У вас, конечно, сумасшедшие ноги и высокая попа и все… такое остальное… но что, собственно, происходит?

– Принесла отличное виски. Что, на брудершафт? – Кашина подходит к нему с наполненными бокалами.

– Ну, пожалуй, – кивает оторопело Павел, беря бокал.

После выпитого виски и невинного Маргаритиного поцелуя он выглядит совершенно сбитым с толку.

– Но… тебя точно не Маша прислала? Мириться? – глаза у Супина распахнутые, хмельные и по-детски беспомощные.

– Нет, бедненький ты мой, – качает головой Рита. – Она, конечно, помирится с тобой и снова поссорится. И снова помирится. И будет это продолжаться до бесконечности, пока она не останется окончательно и бесповоротно в хибарке Тосика, с которым рай и в шалаше.

Супин порывается встать, но Рита удерживает его, прижимается, часто дыша.

– Да, она не любит меня. Не любит! – будто уговаривает сам себя Павел, глядя в черные глазищи Маргариты.

– Конечно. Ты – ягода другого поля. Колючая такая, непростая ягодка, в ста одежках. И лучше эти одежки не ворошить. Вдруг что под ними ненужное, ядовитое откроется?

Рита гладит Супина по волосам, шее, проводит пальцем по лицу, задерживаясь на губах. Павел смотрит на нее с болезненным интересом. Рита касается его обнаженных плеч, ласкает грудь, ненароком опуская руку все ниже.