– А ваши общие фотографии? Или мои с мамой детские? – спросила Маня.

Отец отвернулся.

– Мы думали, что не нужно травмировать тебя. Словом, решили все скрыть. Но сейчас я понимаю, что это было, наверное, неправильное решение. Прости, Марусь.

Папа всегда называл Маню Марусей.

– Все хорошо, папуль. Все хорошо… – улыбнулась сквозь слезы Маня и сдержалась. Смогла достойно вынести удар. Впрочем, она никогда не была истеричкой. Но в тот момент твердо решила, что пора уезжать и самой строить свою судьбу. Маня решила искать счастье в столице…

Засовывая вещи в чемодан, Голубцова прислушивается, что там в спальне? Аля молчит и к Мане не выходит. Собрав вещи, Маня идет в комнату к тетке. Аля, завалившись на бок поперек кровати, мирно посапывает, подложив руку под голову.

– Вот горе луковое! – ворчит беззлобно Маня.

Она с легкостью поворачивает тетку, укладывает ее голову на подушку, ноги закутывает одеялом и, судорожно перекрестив ее, будто стесняясь, выходит из комнаты, прикрыв дверь.

Маня гонит тяжкие, изматывающие мысли о своей вине, о боли, которую она причиняет Але.

«Я – права. Это – моя жизнь… Сейчас или никогда!» – как заклинание повторяет про себя Голубцова.

Она проходит на кухню: проводит ревизию в холодильнике, в шкафах.

«Еды на сегодня-завтра хватит. Водку она всю выпила, и ночью никуда идти не сможет. А завтра надо будет ей что-нибудь привезти».

Маня смотрит на посуду в раковине.

«Некогда! В конце концов, у меня сегодня романтический вечер или нет?» Она представляет Павла, ждущего ее в машине, – прямого, серьезного, сдержанного. Она гадает, какой у него дом и как она будет в нем смотреться и чувствовать себя. Маня мысленно видит себя у плиты, в ванной, в постели… От нахлынувших воспоминаний прошедшей ночи у нее будто что-то взрывается под ложечкой. Она брякается на табурет, вдруг обессилев и потеряв способность соображать. И тут же вскакивает в радостном предвкушении. «Скорее, к нему!»

Квартира Павла Ивановича Супина, находящаяся в кирпичном доме неподалеку от проспекта Мира, оказывается именно такой, как и представляла ее Маня. Сродни операционной. Белые стены, темный ламинат, неброская мебель: только самое необходимое, стоящее на раз и навсегда отведенных местах.

– Какая огромная комната, – присвистывает Маня, осматриваясь в гостиной, которая в то же время и кухня, и, кажется, гардеробная.

– Да, сломал перегородки, – сделал из комнатушки, кухни и коридора общее пространство. Свет, воздух…

Павел вешает Манино пальто в шкаф, который встроен в стену и совершенно не заметен.

– Просто покои снежного короля, – Маня нерешительно проходит, оглядываясь по сторонам.

– Белый цвет понятный и простой. Не люблю заморочиваться на том, что для меня несущественно. Все эти оттенки ванили и взбитых сливок. Брр!

Супин водружает пакеты с едой на длинный стол-стойку. В ресторане они решили не сидеть – сил уже не было держать лицо и спину на публике. Решили взять Манину любимую китайскую еду домой и пировать.

– Китайская кухня, конечно, сказочно хороша, – посмеивался Павел, принимая красочные упаковки у таджика в поварском колпаке. – Что ешь, не понимаешь, но очень все сладенько, и остренько, и кисленько. И главное, калорийно до жути.

– Прояви милосердие – не говори о калориях, – молила Маня, смеясь.

– У тебя комплексы по поводу веса? – удивлялся Супин. – Успокойся. Я признаю женщин со здоровой конституцией.

– А у меня, значит, здоровая? – не унималась Маня.

– Вполне. Я бы с тебя, Голубцова, картины писал.

– Ага, и подписывался – Кустодиев.

– Отличная фамилия! – хохотал коварный главбух.

И вот сейчас Маня смотрит на него – все такого же долговязого, несуразного, непроницаемого и деловитого, каким она знала его тысячу конторских лет, и думает, как это за один день человек может стать вдруг самым лучшим, нежным, родным.

«Как же я хочу… все хочу!»

Она подходит к Павлу, сосредоточенно достающему посуду из шкафчика, и с силой прижимается к нему, обвивает руками. Он осторожно ставит тарелки и, сняв очки, целует ее лицо, шею, плечи.

И хоть только что угрожал в машине, что о сексе и не подумает на голодный желудок, сам тянет ее к дивану. В одно мгновение они скидывают с себя одежду, и Павел с силой усаживает ее перед собой. Смотрит испытующе, властно и заставляет ее подстраиваться под нарастающий ритм, выгибать спину, корчиться и впиваться руками в его плечи…

А потом оказывается, что есть голышом утку по-пекински очень даже здорово и удобно. А главное, вкусно! И пить очередной, кажется, тысячный бокал вина, развалясь на диване и уложив ноги на живот сытого усталого мужчины неописуемой красоты – полный восторг и упоение.