Что Плеяды в бурлацком взваре

Убаюкивает Евфрат,

И стихом в родном самоваре

Закипает озеро Чад.

<1920, 1921>

393

Михаилу Соколовскому

Я знаю, родятся песни —

Телки у пегих лосих,

И не будут звезды чудесней,

Чем Россия и вятский стих!

Города Изюмец, Чернигов

В словозвучье радость таят...

Пусть в стихе запылает Выгов,

Расцветет хороводный сад.

По заставкам Волга, Онега

С парусами, с дымом костров...

За морями стучит телега,

Беспощадных мча седоков.

Черный уголь, кудесный радий,

Пар-возница, гулёха-сталь

Едут к нам, чтобы в Китеж-граде

Оборвать изюм и миндаль,

Чтобы радужного Рублёва

Усадить за хитрый букварь...

На столетье замкнется снова

С драгоценной поклажей ларь.

В девяносто девятое лето

Заскрипит заклятый замок,

И взбурлят рукой самоцветы

Ослепительных вещих строк.

Захлестнет певучая пена

Холмогорье и Целебей,

Решетом наловится Вена

Серебристых слов-карасей!

Я взгляну могильной березкой

На безбрежье песенных нив,

Благовонной зеленой слезкой

Безымянный прах окропив.

1920

394

Миновав житейские версты,

Умереть, как золе в печурке,

Без малинового погоста,

Без сказки о котике Мурке,

Без бабушки за добрым самоваром,

Когда трепыхает ангелок-лампадка...

Подружиться с яростным паром

Человечеству не загадка:

Пржевальский в желтом Памире

Видел рельсы — прах тысячелетий...

Грянет час, и к мужицкой лире

Припадут пролетарские дети,

Упьются озимью, солодягой,

Подлавочной ласковой сонатой!..

Уж загрезил пасмурный Чикаго

О коньке над пудожскою хатой,

О сладостном соловецком чине

С подблюдными славами, хвалами...

Над Багдадом по моей кончине

Заширяют ангелы крылами.

И помянут пляскою дервиши

Сердце-розу, смятую в Нарыме,

А старуха-критика запишет

В поминанье горестное имя.

1920

395

Свет неприкосновенный, свет неприступный

Опочил на родной земле...

Уродился ячмень звездистый и крупный,

Румяный картофель пляшет в котле.

Облизан горшок белокурым Васяткой,

В нем прыгает белка — лесной солнопёк,

И пленники — грызь, маета с лихорадкой

Завязаны в бабкин заклятый платок.

Не кашляет хворь на счастливых задворках,

Пуста караулка, и умер затвор.

Чтоб сумерки выткать, в алмазных оборках

Уселась заря на пуховый бугор.

Покинула гроб долгожданная мама,

В улыбке — предвечность, напевы — в перстах...

Треух — у тунгуса, у бура — панама,

Но брезжит одно в просветленных зрачках:

Повыковать плуг — сошники Гималаи,

Чтоб чрево земное до ада вспахать,

Леха за Олбнцем, оглобли в Китае,

То свет неприступный — бессмертья печать.

Васятку в луче с духовидицей-печкой

Я ведаю, минет карающий плуг,