Их было четверо: сама директриса, Маргарита Ивановна, завуч, имени которой я пока не знала, наш классный руководитель – Елена Игоревна и ещё какая-то седая, благообразного вида старушенция, отвечающая, как я поняла, за воспитательную часть. Никто ни о чём нас не спрашивал, наши оправдания были тут не нужны – их от нас и не ждали. Собравшиеся в кабинете директора педагоги добрались наконец-таки до главных виновников позавчерашнего ЧП в Звёздном Городке и теперь отрывались по полной программе. Досталось всем. И на этот раз, похоже, ограничиваться психологическим воздействием на неустойчивую подростковую психику представители народного образования не собирались. Даже я, которая, в принципе, «привлекалась к уголовной ответственности» впервые и, соответственно, могла бы надеяться на небольшую амнистию, попала в мясорубку вместе с отпетыми, прожжёнными хулиганами – Вадимом и Виталиком.

– Немыслимо! Ужасно! Чего вам в жизни не хватает?! Избалованные мерзавцы, вас бы в сорок первый год отправить, что бы вы там делали, тунеядцы?! А в блокаду Ленинграда?!

– А ты, Кондрашова, как тебе не стыдно?! Только пришла в школу, тебя так встретили хорошо, приняли в коллектив! А ты так себя ведешь! Девочка называется!

– Это Канаренко, больше некому! Надо было с самого начала её предупредить, чтоб на пушечный выстрел к нему не подходила! Это же бич божий, его давно от общества пора изолировать!

– Самое время, по-моему, это сделать! Довольно с ним нянчиться, уже просто сил никаких нет!

– Канаренко!.. Нет, вы только посмотрите на него! Он нас даже не слышит! Издевается в наглую!

– Канаренко, как ты стоишь?! Ты нарочно что ли так себя ведёшь? Тебе нравится над нами изгаляться?! Где ты находишься, ты отчет себе отдаёшь или нет?!

Вадим и в самом деле, кажется, скучал. Он стоял, немного склонившись на один бок, то и дело перенося центр тяжести с правой ноги на левую и наоборот. Я подозревала, что делает это Вадим не столько из вредности, сколько из-за своего плачевного состояния, однако его демонстративные зевки и увлеченное созерцание серого неба за окном говорили сами за себя – со стороны, по крайней мере, это спокойствие выглядело оскорбительно.

– Господи! Кто бы только знал, как я с ним устала…- Марго сидела за столом, сцепив вместе пухлые пальцы обеих рук прямо перед собой. Даже костяшки побелели от натуги. Она готова была заплакать и едва боролась с этим искушением. – За что мне такое наказание на старости лет?!.. Почему я должна краснеть, слушая о том, какие у нас неуправляемые дети в поселке живут?.. Мне словно ведро с помоями на голову вчера утром по телефону вылили, я со стыда чуть сквозь землю не провалилась… Чуть не умерла… Извинялась зачем-то…Словно это мои собственные дети…

– Успокойтесь, Маргарита Ивановна. – Сидевшая рядом завуч – средних лет женщина в очках, заботливо положила тонкую руку на крутое плечо директрисы. – Давайте я вам таблеточку валидола дам, легче станет, вот увидите.

– Спасибо, Ядвига Степановна…Не надо…

Ядвига Степановна… Дал же бог имечко! Более нелепого сочетания я ещё не слышала.. Мысли проносились в голове как-то отстранённо, словно и не мои они были вовсе. В отличие от Канарейки, мы с Виталиком стояли навытяжку, прямо, и к нашему поведению никто не мог придраться. Щёки мои слегка горели, Виталик напротив был белым как мел. Нам было стыдно. Мы раскаивались и готовы были просить прощения у всех собравшихся здесь учителей. Но наши скромные персоны мало их занимали. Вскользь проехавшись по нашим именам, педсовет полностью переключился на Вадима Канаренко. Ему, как основному «массовику-затейнику» припомнили все его грехи, начиная чуть ли не с первого класса. Если бы меня начали атаковать подобным образом, я бы, скорее всего, разревелась на месте и добровольно ушла бы из этой школы навсегда. Но это же я. Вадиму всё было по барабану, и это не удивительно – за девять лет постоянного хулиганства у него, наверное, успел выработаться стойкий иммунитет к подобного рода судилищам.

Не меньше меня краснела и наша классная руководительница Елена Игоревна. Это была ещё совсем молодая женщина – лет тридцати, не больше. Меланхоличная, трепетная и весьма чувствительная особа, она смотрела на Вадима безмолвно, полными укора прозрачно-серыми глазами и качала русоволосой головой. Не учительница, а студентка-практикантка! Представляю, как ей сейчас, должно быть, тяжело участвовать в фактическом уничтожении школьной звезды.

– А вы что скажете, Елена Игоревна? – Ядвига Степановна требовательно окликнула недавнюю студентку. – Вы всё-таки классный руководитель, что вы думаете по этому поводу?

Елена Игоревна стала похожа на спелый помидор.

– Ну… Я думаю, что дальше так продолжаться не может. Надо принимать кардинальные меры…

Готова поспорить – она говорила то, что от неё хотели услышать, а не то, о чем думала на самом деле. Почему-то мне показалось, что Елене Игоревне жаль исключать Вадима из школы, и в душе она надеется на какое-то чудо.

– Ты слышал, Канаренко? – Марго подняла на Канарейку страдальчески взгляд. – Слышал?

– Слышал…Маргарита Ивановна, можно мне куда-нибудь присесть? А то мне в милиции все почки отбили, я себя так плохо чувствую.

Это стоило увидеть воочию! Такой же, наверное, Николай Васильевич Гоголь представлял себе немую сцену своей бессмертной комедии «Ревизор». Педагоги как сидели, так и застыли, словно заморозила их та самая Снежная Королева из нашей новогодней сказки, только глаза у них механически продолжали моргать. Боковым зрением я видела, как стоявший возле меня Виталик изо всех сил сжимает губы, подавляя рвущийся наружу хохот. Слава богу, этого никто не заметил – все взоры сейчас были как один устремлены на Канарейку. Вадим, конечно, снова дурачился, но делал он это столь вежливо и трогательно, что даже при всём желании, педсовет не мог обрушиться на него с новым потоком брани.