Шрифт:
– Да мне комфорт-то не важен, главное, просто ночевать не на улице… – отозвался Мун.
– Ну и чудно! – воскликнул Лакри и крепко обнял Муна. – Видишь: любая проблема – лишь предвестие счастья!
– Расскажи, зачем ты приехал на Ярмарку? – спросила Мисти.
– Мне нужно найти маму, – ответил Мун.
– Ничего себе… – не получилось скрыть эмоции у девушки. – У тебя пропала мама, и ты думаешь, она здесь?
Мун не смог ответить сразу. Все ребята замерли и смотрели на него. Вопрос Мисти был самым тяжким, поскольку относился к тем, которые сам боишься себе задавать. Мун собрался с мыслями и сказал:
– Я думаю, это место одно из двух, где она может быть. Во втором имеет смысл искать, только облазив всю Ярмарку.
Никто не стал спрашивать у потускневшего Муна, что за второе место, и почему все-таки Ярмарка – город для первоначальных поисков. Видимо, по Муну было видно, что он не в состоянии сейчас разговаривать на эту тему.
Таким образом, пришла пора быть поведанной истории трёх друзей. Рассказ об их приключениях взяла на себя Мисти:
– Мы прибыли на Ярмарку, чтобы потом переехать в Лаверхель. Сейчас все объясню. Ты, наверняка, знаешь про Лаверхель?
Мун помотал головой.
– Странно. Это центр Гельменхельской долины. В этот город стекаются все, кто хочет чего-то добиться, но просто так там не закрепишься… Нужны деньги, а откуда нам их взять? Мы сами из пригорода, городок Димхель. Единственное, чем там можно заниматься – ремонтировать и делать поезда. Настоящие. Между прочим, эти поезда ездят не только в нашей области, но и далеко за ее пределами. В общем, городок маленький, но свое дело знает. Правда, с раннего детства мы понимали, что нужно будет его покинуть. Посуди сам: единственный праздник города – день выпуска из депо нового паровоза. У рельсов, между которыми прорастают цветочки и трава, собираются люди. Причем, почти все – работники этого депо и их дети. Раскрываются огромные двери. Раздаются жидкие аплодисменты. Выезжает паровоз и едет себе в сторону вокзала: главной гордости нашего городка. А гордость заключается в том, что такого количества переплетения рельсов не сыскать нигде; разве что там, за Йельменскими хребтами, в огромных городах. В общем, доезжает дымящий поезд до вокзала, там для него переводят стрелки, и он уезжает в тот город, который его заказал. И, кстати, редко мы наши паровозы видим вновь. Не проезжают они больше через Димхель. Ну, так вот. Празднующий народ расходится по домам, отмечать событие. А дальше – либо пьянство до нового заказа, либо снова работа, та же самая. Болты, гайки, поршни, баки и так далее. Мы с Лакри знакомы с детства. Рядом живем. А с Теммом познакомились в школе. С пятого класса по ночам убегали из наших домов, чтобы сыграть в интересную игру. Прибегали втроём на вокзал, и ждали появления прожектора. Тогда делали ставки, по какому пути поедет этот приближающийся поезд. К утру считали очки. Кто набирал больше всех очков, тот загадывал желание тому, у кого очков было меньше всех.
– Против женской интуиции играть было бесполезно, – вставил Темм. – Мисти почти всегда выигрывала.
– А я не считаю, что проигрывать – это плохо, – поспешил теперь сказать Лакри. – Да, мое видение мира подчас преподносило обидные промашки. Да, я почти всегда проигрывал. Но разве тот опыт, что я получил, не стоит этих дурацких заданий, которые приходилось выполнять?
Мисти стала гладить Лакри по голове с материнской заботой.
– Ну, конечно же, стоит, дружище! – приговаривала она, смешливо успокаивая друга. – Жизненный опыт – бесценен! Залезть в начале рабочего дня на крышу депо и спеть гимн города – это всего лишь две минуты… две минуты не позора, а…
– Странного времяпрепровождения, – помог Темм.
– Да! – подхватила Мисти и рассмеялась.
Лакри не выдержал и тоже расхохотался.
– Вот зачем вы меня позорите? – проговорил он, отсмеявшись с друзьями. – Я хочу сказать, Мун, что из всех заданий, это было одно из самых дурацких!
– Главное, что было весело, – поддержал его мальчик.
– Да! – вступил Темм. – Некоторые рабочие приняли всё всерьез и стояли до конца гимна, держа руку у груди.
– Объясню Муну, – перебила Мисти. – Это были те рабочие, которые, судя по всему, не знали, что у нашего города нет гимна.
Ребята вновь расхохотались, вместе с ними и Мун. Только Лэй оставалась серьезной.
– Но суть же от этого не меняется, – продолжила Мисти. – Лакри теперь – достояние общественности. А как он пел… Я, например, прослезилась. В общем, так мы долгое время играли. Кстати говоря, главным затейником всегда был Лакри. И я, и Темм могли уснуть, а Лакри – никогда. Если я засыпала, то ровно в полночь в мое окно что-нибудь летело. Зимой снежок, летом – палка. Тут хочешь-не хочешь, встанешь, чтобы ему высказать недовольство, а пока до окна дойдешь, уже проснешься. И силы играть появятся. У Темма всё так же было.
– Лакри, ты, наверно, любишь по ночам гулять? Долго заснуть не можешь? Я просто такой же, – сказал Мун.
– С годами привык, – улыбнулся Лакри. В Мисти и Темме разом что-то изменилось. Они будто бы услышали нечто неприятное и потускнели. Лакри продолжил веселым тоном. – У меня так обычно вечер проходил. Появлялся пьяный папа, они с мамой долго и громко ругались. Потом мама куда-то уходила на всю ночь, отец вслед её долго ругал, затем падал, где придется – хоть на ковре, хоть на столе – и засыпал. Громко храпел. Со временем мне стало очень тяжело. Я не мог заснуть под этот храп! Не так-то это просто. Храп такой был еще, знаешь, массивный, дребезжащий. Надо было выбираться на улицу, там побегать, устать, и после этого уже заснешь, подо что угодно.
Лакри закончил рассказ, как ни в чем не бывало. Друзья же с трудом слушали объяснение, почему Лакри всегда любил по ночам играть с поездами. Они, ясное дело, всё знали. И сейчас смотрели на Муна, пытаясь понять, как неподготовленный слушатель воспримет слова Лакри. На мальчика, конечно же, произвел большое впечатление такой рассказ об искорёженном детстве. Но Мун не стал проявлять сочувствия. Он понимал, что это последнее, чего сейчас хочется Лакри.
– Храп – это ужасно. Я, правда, жил с раннего детства с мамой, она не храпела, – выдал Мун. – Храпел я. Иногда. И тогда мама не могла спать.