Предстояло ехать в Красноярск, а там - куда пошлют. И он отвез Марусю к ее родным, не зная, сколько еще придется помотаться, пока попадет к месту службы. Успокаивало одно: будут в пределах губернии. (А что губерния от Западных Саян до Таймыра, об этом старались не думать.) И простились.

Из Красноярска послали в Ужур. До станции Глядень добирался поездом, а затем на лошадях - железной дороги дальше не было.

Батальона в Ужуре для него не оказалось. Ему отвели комнату в штабе 6-го Сибирского сводного полка, поручили принимать и обрабатывать донесения, составляя на их основе общую разведывательную и оперативную сводку. Времени это занимало немного. И здесь, как на Тамбовщине, о н погрузился в материалы о бандитизме.

Кто такой Соловьев!

В Ачинско-Минусинском районе действовали остатки колчаковских отрядов и мелкие шайки уголовников. Зажиточность местного крестьянства, когда любой налет давал добычу, позволяла этим бандам существовать годами. Но «самой старой и замечательной» *, как говорилось в одном документе, считалась банда Ивана Соловьева.

Родился Соловьев в селе Форпост того же Минусинского уезда, в котором теперь преимущественно и действовал. Отец его был небогат.

Заслужив у Колчака лычки урядника, Соловьев после разгрома адмирала остался жить в деревне Черное озеро, но был арестован, доставлен в Ачинск, откуда бежал и появился в своем родном селе Форпост.

«Иван, ты откуда?» - удивились соседи.

«Да вот оттуда».

«А ежели оттуда, то теперь-то куда, в котору сторону?»

Ответил «в котору».

«Ну и зря, - посетовали ему.
– Лучше б вернулся, откуда прибег…»

Не вернулся. Собрал Соловьев шесть человек (все родня) - ив тайгу. Раздевали прохожих. Грабили обозы и села. Все негромко - то есть без программ и лозунгов. Барахлом обзавелись. А в товарищи к ним никто не шел. Уж очень их компания считалась неавторитетной. Но тут появился в уезде и был разбит отряд колчаковца полковника Олиферова. Самого полковника в бою застрелили в упор. Остатки отряда подались на юг. А человек тридцать повстречали Соловьева, который предложил им влиться в его банду.

Влились. В банде появился штаб. Правой рукой Соловьева стал двадцативосьмилетний прапорщик Королев, агроном по образованию. Начальником штаба (у бывшего урядника!) полковник Макаров, монархист. Макаров ходил в погонах. В лесу поселил жену и дочь, которые вели с бандитами беседы «за царя».

Разведкой же ведал «инородец» Астанаев. На него работали даже дети… И банда всегда точно знала о всех передвижениях отрядов ЧОНа.

Соловьев, когда получил такое подкрепление, объявил себя командиром «Горно-партизанского отряда имени Великого князя Михаила Александровича», выбросив два лозунга: «За освобождение (?) инородцев» и «За Учредительное собрание».

Лозунги никого не манили. И вербовать людей Соловьев начал так: приходил в село, уводил в тайгу сельсоветчиков и партийцев, там выстраивал.

–  Кто хочет бороться за Учредительное собрание и вступить в мой отряд?
– спрашивал Соловьев.

Два- три «охотника» делали шаг вперед. Им давали винтовки и приказывали расстрелять остальных, после чего Соловьев заявлял: «Вы совершили преступление, убив своих товарищей…»

Осенью двадцать первого у Соловьева было двести сабель, а в следующем году - четыреста двадцать.

«Все распоряжения в банде, - докладывала наша агентура, - выполняются беспрекословно» *. Атаман почувствовал такую силу, что издал приказ, в котором запрещал кому бы то ни было углубляться в тайгу «более чем на пять километров от края ее. Захваченные будут расстреливаться на месте» *.

Царить в тайге Соловьев намеревался долго. Как и полковник Макаров, забрал к себе в лес жену, отца, двух дочек. За пределами тайги никого из близких уже не оставалось.

Атаман вывез с рудников паровые котлы, железные печи, оконные рамы, строя прочные жилища, запасая оружие, одежду, мануфактуру.

В мечтах Соловьев заносился далеко и кое-чего достиг. О нем говорили только шепотом («Все видит и слышит»), он мог за день, если верить той же молве, появиться сразу в двух- трех местах, разделенных десятками верст бездорожья. Соловьев срывал заготовки и поставки, парализуя действия Советской власти во многих деревнях.

По следам Родионова

Нарочный доставил донесение - копию «подметного письма» на имя председателя комячейки в селе Чебаки.

«Граждане чебаковцы!
– говорилось в письме.
– Неужели вам не надоело по целым месяцам не раздеваться и редко дома бывать?… С моей стороны совет таков: предлагаю сложить оружие, жить по-прежнему. Ежели не сложите… к масленке ждите в гости. За сложение оружия гарантирую неприкосновенность личности… Соловьев» .

В штабе созвали совет я послать в тот район решили его. Собрался он быстро, но шифровка его обогнала:

«26/III в 12 ч. выехал из Ужура в Божьеозерское тов. Голиков для принятия батальона от комбата Касьянова. Касьянову отдано распоряжение прибыть… Кажурин».