— Льдом, — подсказал Джалу. — Я дышал льдом.

— Да! — обрадованно кивнула я. — Но разве такое возможно? Я хочу сказать, ты ведь дракон и дышишь огнем! Разве Драконы могут выдыхать лед?

Джалу пожал плечами. Привычным жестом пропустил светлые пряди через пальцы.

— Ользарские драконы могут.

Я почесала затылок, вспоминая короткие уроки географии, не так давно преподанные драконом. Ользар, если мне не изменяет память, это один из трех материков Мабдата…

— Значит, ты с Ользара? Это, наверное, очень далеко…

— Дальше, чем ты можешь себе представить, — с неожиданно ледяными нотками, заставившими поежиться, произнес Джалу. — Я сын Гарратуартской драконицы и Ользарского дракона, если тебе так уж любопытно. У меня два сердца и две пары легких, одна из которых способна выдыхать огонь, другая — лед. Подобная амбидекстрия — большая редкость среди драконов, между прочим.

Я восхищенно выпучила глаза. Мысленно прикинула, что на Земле какое-нибудь ЖКХ оторвало бы Джалу с руками и ногами — это ведь тебе и холодильная установка, и система отопления, и газовая плита в одном флаконе!

Чувствуя себя юным Остапом Бендером, я в возбуждении потерла руки.

— Лис, ступай… — В голосе Джалу звучала бесконечная усталость.

— Что?

Разработка грандиозной финансовой махинации с использованием крылатой рабочей силы была в самом разгаре, и я не сразу сообразила, что он имеет в виду.

— Ступать куда?

— Куда-нибудь подальше. Потому что еще несколько минут нашего с тобой общения — и я отрину все принципы любви к ближнему своему. И тогда уж, поверь, не погнушаюсь отведать обжаренной на вертеле человечины!

Я неуверенно хихикнула, давая понять, что оценила тонкий драконий юмор, но, натолкнувшись на вполне серьезный прищуренный взгляд, затихла.

Оценив по достоинству изображенный мною испуганный трепет, дракон с едва слышным стоном откинулся на спинку стула, закрыл глаза ладонью. Лицо его выглядело таким бледным и изможденным, что у меня защемило сердце. Наверное, он всю ночь не сомкнул глаз…

Если подумать, всего за две неполные недели я принесла Джалу столько неприятностей, сколько он не видел, наверное, за века существования в замке.

Мне стало стыдно. Прижимая сопящего Хууба к груди, я молча выскользнула из комнаты, давая себе твердое обещание, что до прибытия каравана больше не заставлю несчастного дракона нервничать.

На улице бушевала гроза. Широкими прозрачными лентами хлестал дождь, забрасывая брызги в открытое окно.

Время от времени хмурое небо, словно войлочную ткань, разрезали кривые ножницы молний.

Забравшись с ногами на кровать и зябко кутаясь в одеяло, я уныло жевала черствую лепешку, бессовестно стряхивая крошки прямо на пол.

На спинке кровати красовались глубокие и неровные, словно оставленные когтями хищника, зарубки.

Со вздохом я принялась ложкой, реквизированной из кухонного шкафа, ковырять очередную отметину — шел восемнадцатый день моего добровольного заключения в драконьем замке. До прибытия каравана, по прогнозам Джалу, оставалось шесть дней, если, конечно, торговцев не задержит в пути разыгравшаяся не на шутку стихия.

Завершив акт вандализма, я, как заправский Плюшкин, спрятала ложку за пазуху и с тоской воззрилась на размытый дождем безрадостный пейзаж: обрывки серых облаков в небе, сполохи молний и редкие черные птицы-грозовницы. Если верить Джалу, они предвещали путникам, не успевшим укрыться от ненастья, мучительную смерть.

После случившегося в башне пожара Джалу безжалостно отлучил меня не только от немногочисленных уцелевших книг, но и от своей сиятельной персоны. Почти все время он проводил в библиотеке — наверное, пытался привести ее в мало-мальски божеский вид. На мое предложение помочь дракон страдальчески закатил глаза и не пустил даже на порог.

Предоставленная сама себе, я вначале скиталась по замку, неприкаянная и одинокая, как Кентервильское привидение. Почти все двери по-прежнему были заперты, на кухне все реже появлялось съестное, и в замке мне не радовалась ни единая живая душа, кроме преданного летучего мыша.

Кстати, теперь он действительно был летучим — носился, как насосавшийся опиума, над моей головой, верещал что-то восторженное, пугая даже своих собратьев. Те сверкали красными возмущенными глазками из темных углов и клекотали ему вслед что-то неодобрительное.

Сообразив, что еще пара часов таких скитаний — и я форменным образом превращусь в бестелесный замковый дух, я заперлась в своей комнате, как монахиня в ските, решив посвятить все нерастраченное внимание и нежность окончательно ошалевшему от такого счастья Хуубу.