Во мне все изменилось. Свет меркнет, и приближается темнота. Мне чудятся в этом мраке знакомые лица дорогих умерших… Там мой Гарри и другие, и лучшая, совершеннейшая женщина, которая когда-либо жила на земле.

Зачем говорить о ней теперь? Зачем говорить о ней после долгого молчания, теперь, когда она так близко от меня; когда я иду туда, куда ушла она давным-давно.

Заходящее солнце горит пламенем на золотом куполе храма. Пальцы мои устали.

Всем, кто знал меня или слышал обо мне, всем, кто захочет иногда вспомнить старого охотника, я протягиваю руку на прощание и посылаю последнее «прости»!

В руки Всемогущего Бога, Творца жизни и смерти, предаю дух мой!

«Я все сказал!» Это было любимое выражение покойного зулуса.

Минул год со дня смерти нашего незабвенного друга Аллана Квотермейна, когда он написал последнюю главу своих записок, под названием «Я все сказал». По странной случайности у нас появилась возможность переслать их в Англию. Правда, эта возможность не обольщала нас надеждами, но мы с Гудом решили попытать счастья. За последние шесть месяцев народ Цу-венди усердно работал с намерением отыскать во что бы то ни стало или проложить удобный путь сообщений в страну. Результатом работ стало открытие канала, который соединил страну с остальным миром. Уверен, что именно по этому каналу путешественник добрался в миссионерский пункт мистера Макензи, хотя прибытие его за три года до нас в эту страну и изгнание из нее держится жрецами в строжайшей тайне. Пока производились исследования страны, был отправлен гонец. Мы вручили ему рукопись, два письма от капитана Гуда к его друзьям и письмо от меня к моему брату Джорджу. Мне больно думать, что я никогда не увижу его, и я уведомлял его, как ближайшего моего наследника в Англии, что он может владеть всеми моими родовыми поместьями, поскольку я не собираюсь возвращаться на родину. Мы не смогли бы покинуть страну Цу-венди, даже если бы пожелали! Нашим послом был Альфонс, дай Бог ему счастья в его жизни! Он до смерти соскучился здесь!

— Да, да, здесь хорошо! — говорил он. — Но мне скучно!

Он жаловался на отсутствие кафе и театров и стонал о своей Анете. Но мне кажется, что секрет его отвращения к стране и тоски заключался в том, что народ ужасно смеялся над его поведением в битве, происходившей полтора года назад, когда он спрятался под знаменем Зорайи, чтобы избежать сражения.

Мальчишки бегали за ним по улицам, насмехались над ним и оскорбляли его гордость, делая его жизнь невыносимой. Поэтому Альфонс решил перенести все ужасы и опасности длинного путешествия, даже готов был рискнуть встретить французскую полицию, чем оставаться в этой «скучной стране».

Бедняга! Нас огорчила разлука с ним, но я искренне желаю ему благополучного прибытия на родину. Если он доберется и довезет драгоценную рукопись, которую мы ему вручили вместе с солидным слитком золота, он станет богатым человеком и сможет жениться на Анете — если она жива и удостоит его согласием!

Теперь пользуюсь случаем, чтобы сказать несколько слов о моем друге Аллане Квотермейне.

Он умер на рассвете следующего дня, дописав последние строки. Нилепта, Гуд и я находились около него — это была трогательная и прекрасная сцена. За час до наступления утра мы заметили, что он умирает, и были безутешны. Капитан Гуд залился слезами, вызвав последнюю шутку из уст умирающего друга, потому что он мог шутить даже в последние минуты своей жизни. Капитан Гуд плакал, и монокль его постоянно выпадал.

— Наконец-то, — пробормотал Квотермейн, пытаясь улыбнуться, — я увидел Гуда без монокля в глазу!

Он замолчал до утра и при первых лучах рассвета попросил поднять его, чтобы видеть восход солнца в последний раз.

— Через несколько минут, — сказал он, — я должен буду пройти через его золотые ворота!

Десять минут спустя он приподнялся и посмотрел на нас.

— Я отправляюсь в долгое путешествие, более страшное, чем то, которое мы совершили. Вспоминайте иногда обо мне! — прошептал Квотермейн. — Пусть Бог благословит вас! Я буду ожидать вас там!

Вздохнув, он упал на подушки и умер. Так ушел от нас навсегда прекраснейший человек! Честный, верный, обладавший большим запасом юмора и поэтическими наклонностями. Он был неоценим как человек дела и гражданин. Я не знал никого, кто был бы так же компетентен в суждениях о людях и их поступках.

— Всю мою жизнь я изучал человеческую натуру, — говорил часто Квотермейн, — и думаю, что знаю ее!

Действительно, он знал людей. И все же у него было два недостатка: его чрезмерная скромность и склонность к ревности в отношении людей, на которых он сосредоточивал свою привязанность.

Читатели, вероятно, помнят, что он часто говорил о себе как о боязливом, робком человеке; в сущности же он обладал неустрашимой душой и никогда не терял головы. В сражении с войском Зорайи он получил серьезную рану, от которой и умер, но эта рана не была случайностью, как можно было подумать по его словам. Он был ранен, спасая жизнь капитана Гуда, рискуя своей жизнью для другого человека. Гуд лежал на земле, и один из воинов Насты готов был убить его, но Квотермейн бросился защищать товарища и получил сильный удар в бок, хотя убил неприятеля.

Что касается его ревности, я могу легко оправдаться. В своих записках он несколько раз упоминает о том, что Нилепта совершенно завладела мной, и оба мы стали относиться к нему холоднее. Нилепта и теперь имеет недостатки, как всякая другая женщина, она бывает временами слишком требовательна, но в общем наше мнимое охлаждение к нему — плод его фантазии.

Он жаловался, что я не хотел прийти повидать его, когда он был болен, но доктора решительно запретили мне это. Когда я прочитал эти слова в его записках, они больно укололи меня, потому что я глубоко любил Квотермейна, уважал его, как отца, и никогда не допустил бы мысли, чтобы мой брак с Нилептой мог отодвинуть на задний план мою привязанность к старому другу. Теперь все это прошло, и маленькие слабости делают еще дороже для меня незабвенный образ усопшего друга!