А однажды вечером мельник умер. Между бифштексом и пивом. Вот так!

Он сполз со стула и умер, даже не успев головой коснуться пола.

Старуха смертельно испугалась! Вдруг это она убила его своими беспрестанными тайными манипуляциями? Что, если бы он был еще жив и спокойно ел мясо с пастернаком, если бы она оставила его в покое?

Что, если шериф графства схватит ее и повесит за преступление?

Так что она решила молчать и никому не рассказала о прыще и о том, что она сделала, а через несколько дней мельника похоронили в трансепте Святого Румвольда в массивной мраморной гробнице, на крышке которой вырезали его имя и даты жизни.

Время шло, и в деревне его начали забывать, как часто бывает с тем, что у тебя под носом.

Но вдова Йоханнеса его не забыла. О нет, совсем наоборот!

Она не спала ночами, думая не о своем покойном муже, но об этом наросте, который, может быть, все еще растет между его лопатками – даже в могиле. Некому его выдавить, размышляла она, и он продолжит увеличиваться. Вдова представляла его в темноте гроба, как он растет, растет, растет – и никто о нем не позаботится. Он покинут.

Женщина думала о прыще как о своей собственности.

И, по правде говоря, она по нему скучала. Ей недоставало процесса выдавливания. Она скучала по звуку, с которым прыщ лопался.

Она не могла совладать со своими мыслями. И ей стало ясно, что надо что-то делать.

Поэтому одной безлунной ночью старуха тихо выбралась из спящей деревни и направилась окольным путем вдоль берега реки в сторону церкви.

Войдя внутрь, она перекрестилась, дюжину раз прочитала «Отче наш» и две дюжины раз «Аве Мария» и с помощью крепкой кочерги, которую она принесла с собой, завернув в шаль, отодвинула крышку гроба.

Я снова сделала паузу в своем повествовании и осмотрелась. Огонь свечи горел совершенно ровно и тянулся вверх. Никто не дышал.

Даже Джумбо открыла рот от удивления.

– И?.. – прошептала она хрипло, и ее голос растаял в темноте, словно дым от сгоревшей спички.

– Там, в каменном гробу, лежал мельник, точно такой, каким она его видела в последний раз. На самом деле он совершенно не изменился. Может быть, каким-то чудом он стал нетленным, как, говорят, случалось с некоторыми святыми?

Или – и ее волосы встали дыбом при этой мысли – он до сих пор жив?

Я опять замолчала, чтобы мои слова произвели должный эффект. Одна девочка в дальней части круга начала всхлипывать.

– С трудом она… перекатила… его… на живот, – медленно произнесла я, – и сняла саван… в который было завернуто его тело… целиком, за исключением головы…

К этому моменту тишина стала невыносимой. Я позволила ей продолжаться, наблюдая за реакцией каждой слушательницы.

– И там… там был огромный фурункул, он вырос размером с гранат – и приобрел такой же бордово-синюшный цвет, как будто он был переполнен кровью!

Руки вдовы затряслись, когда она потянулась к этой штуке…

И когда она достигла цели, неожиданно раздался гулкий стон!

«Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!»

Как будто труп мельника запротестовал, как будто он хотел приберечь это сокровище для себя, унести в вечность. Рубин из кожи.

Несмотря на ужас, старуха придвинулась еще ближе. Дело займет лишь миг, и потом она уйдет, исполнив свой долг. «И пусть Господь решает, – подумала она, – права я или нет».

Семь лиц, окруживших меня, побледнели как смерть. Девочки затаили дыхание. Время словно остановилось.

– И тогда медленно… осторожно… она положила пальцы на раздувшийся фурункул… сдавила… и….

БДЫЩЩЩЩЩ!

Я завопила во весь голос и схватила руки девочек, сидевших по бокам от меня.

Джумбо удовлетворенно вскрикнула.

Девочки испуганно прильнули друг к другу.

Гремли упала лицом вниз и со стоном натянула себе на голову ночнушку.

– Что же случилось? – воскликнул кто-то.

Я долго-долго ждала, перед тем как ответить.

– Чертова штука взорвалась! – констатировала я.

– А воздушный шар? Что с воздушным шаром? – поинтересовалась Джумбо, на удивление быстро овладев собою. – Что с воздушным шаром?

– Ах, шар, – сказала я. – Впоследствии жена мельника добавила его к надгробному памятнику в качестве аллегории.

– Аллегории? – прохрипела Гремли.

– В качестве цивилизованного способа указать потомкам, что желудочные газы покойного взорвались, как иногда случалось в те дни. Это было самое лучшее объяснение, который смогла быстро сочинить его жена.