Он просыпается в каждом своём утре, каждом дне маленького девятилетнего мальчика. И долго лежит неподвижно, застыв, не решаясь пошевелить ни рукой, ни ногой. Оттягивая прыжок сквозь тончайшую голубую плёнку, шок погружения в холод и плотность, тяжесть этого мира. У него голубые глаза, такие, как стеклянные лепестковые радужки у большой фарфоровой куклы, привезённой из Германии. Тонкая кожа, такая, что просвечивают синие ниточки сосудов. Пальцы с холодными кончиками, до которых не доходит кровь. С овальными бело-голубыми лунками ногтей.
Он медиум. Сегодня мать потащит его на большое шоу. Нужно будет, ломая себя, выйти на сцену огромного полутёмного зала. Стоять в белой хлопковой рубашке и в коротких синих штанишках с помочами под светом софитов маленькой точкой, песчинкой. Она нарочно одевает его так, чтобы вызвать умиление публики. Но с ней не поспоришь. Сама она в шифоновом молочном платье в цветочек с воланом. Удлинённом, почти до тонких кобыльих щиколоток. Мать зычным голосом будет задавать вопросы, выуживая в зале то вдову, с которой хочет поговорить дух её только что умершего мужа:
– Нет, он жив! Он сейчас в мастерской, в своей столярной мастерской!
– Он просит сказать мне вам, чтобы вы не волновались. Он упал и разбил себе затылок об угол тяжёлого тесака. Лежит на полу. Крови пока немного, совсем немного. Только тонкая струйка вьётся змейкой по полу, усыпанному соломенными деревянными стружками.
Женщина с визгом срывается с места и пробирается по ряду, пихаясь коленками и всхлипывая.
То девушку с печальными серыми глубокими глазами:
– Ваш папа просил передать, что любит вас. Любит, как и всегда. И вы для него всё та же маленькая любимая девочка. Ему там хорошо. Он здоров и у него ничего не болит. Люди там счастливы, неимоверно счастливы.
На полу на сцене сбоку сидит призрак, невидимый для всех. Призрак маленького мальчика. Он играет в невидимую машинку. Катает её по полу и ковыряет одним пальцем в носу. Мать поднимается на сцену и идёт сквозь него, наступая на него низкими квадратными каблуками своих поношенных коричневых туфель. Походка у неё тяжёлая. Она ступает, как бы вбивая в деревянный ободранный пол бетонные сваи. Призрак недовольно отползает:
– Тьфу, неуклюжая корова! Создаст же Бог такое, тьфу на тебя!
– Макс, не ругайся! Скоро закончится первое отделение и пойдём в буфет, -
шипит мальчик- медиум призраку.
– Там будет газировка и бутерброды с копчёной колбасой.
– Мне-то что? Я не пойду, останусь здесь.
Мать выуживает в зале по указанию мальчика старушку, у которой умер мопс. Единственное близкое ей существо. Старушка совершенно седая, волосы серебряными проволоками расходятся от прямого пробора на голове. Кожа обтягивает хрящ острого носа и повисает складочками на щеках рядом с бледным ротиком куриной попкой. Водянистые бесцветные глаза смотрят совершенно по-детски.
– Бабушка! Он лает вам. Вы слышите? Вы должны услышать.
Призрак мальчика замирает, перестаёт катать одной рукой невидимую машинку. Оглядывается:
– Уф, устал. Когда же кончится это дурацкое первое отделение?