— Как?! — Дойкин приподнял голову и косо взглянул на рыбачку.

— На тебя, говорю, ловили они! — вспылила Глуша. — И лошадь ты должен дать!

У Дойкина изогнулись вихрастые брови, что до этого покойно лежали на могучих надбровных буграх.

— Марш отсель! — гневно крикнул он и снова стал распрягать Рыжего. — Ишь, хозяева какие!..

Постояв немного, Глуша направилась к калитке.

— Ч-чорт жадный! — выругалась она, выходя на улицу.

Навстречу ей шагал Антон.

— Дома Алексей Фаддеич? — спросил он, пытаясь задеть рыбачку локтем.

Не отвечая и сторонясь его, Глуша подумала:

«Верно, рассчитываться за краденую рыбу идет, проклятый обловщик!»

И, быстро перебежав на другую сторону, она направилась к каменному дому Краснощекова.

Антон вразвалку вошел во двор и, боясь встречи с Шайтаном, еще издалека громко кликнул Дойкину:

— Здравствуй, Алексей Фаддеич!

Взглянув на ловца исподлобья, Дойкин что-то пробормотал и шагнул к конюшне, куда Шаграй только что увел Рыжего.

— Алексей Фаддеич!

— Ну? — Дойкин приостановился и, подняв с земли ржавый снастевой крючок, сунул его в карман.

— Подсчитаться хочу, Алексей Фаддеич. Ночью я... Мироныч-то, должно, говорил тебе?

— Говорил... Уехал он по делам. Приедет, и подсчитаешься.

Антон забеспокоился:

— Путиной пахнет, Алексей Фаддеич. К весне готовиться надо.

Дойкин осторожно скользнул взглядом по ловцу.

— Никак сам ловить хочешь? — испытующе спросил он.

— Да собираюсь, Алексей Фаддеич, — Антон тихо улыбнулся. — Потому-то и хочу подсчитаться за эту ночь и за прошлые.

— Так-так... — Дойкин, нашарив в кармане крючок от снасти, вытащил его и, переваливая из ладони на ладонь, спросил: — Значит, сам хозяин?

Он ухмыльнулся и окликнул:

— Шаграй!

Из конюшни вышел в мохнатой шапке казах.

— Сегодня утром принимал с Миронычем рыбу от Антона?

— Принимал.

— Сколько?

— Сорок семь пуда.

— Ладно. Ступай!

Прищурив глаз, Алексей Фаддеич быстро зашептал, производя подсчеты с Антоном.

Ловец в ожидании нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

«Не меньше как две сотни, — думал он, — окромя всяких вычетов. Отсюда прямо к Тимохе зайду, задаток дам за бударку».

— Получай! — неожиданно сказал Дойкин и, вытащив, засаленный бумажник, отсчитал семь червонных билетов. — Получай семьдесят целковых...

Недоверчиво принимая деньги, Антон удивленно спросил:

— И всё?

— Даже лишку трешница, — уверенно сказал Алексей Фаддеич; — Думаю, за тобой не пропадет, — и пошел было в конюшню.

— Ошибка тут, — Антон за рукав придержал Дойкина. — Все четыре раза подсчитывал?

— А как же?

— Ошибка, Алексей Фаддеич!

— Никакой ошибки! — Дойнин вполуоборот взглянул на. ловца. — Четыре пуда ржаной брал?

— Брал.

— Полтора пшенишной?

— Брал.

— А полпуда пшена?

— Тоже брал.

— Ну, так вот — мука вздорожала, пшено поднялось в цене, — и Дойкин шагнул в дверь конюшни.

— Алексей Фаддеич!

— Чего еще?

— Все равно, приходится больше!..

По лицу Дойкина сразу пошли багровые пятна, появляясь то на лбу, то на щеке, то под глазом...

— А что я с твоей рыбкой буду делать?! Знаешь, какой кавардак идет в городе? Слыхал? — Откинув шапку на затылок, он снова шагнул к двери: — Говорил этому дурынде, Миронычу: не принимать больше рыбы! Куда ее, что с ней делать, когда в городе такое...

И, скрываясь в конюшне, сердито пробурчал:

— Помощь нужна будет — заходи!

Отупело разглядывая зажатые в руке червонцы, Антон долго стоял возле конюшни... Потом, очнувшись, понуро двинулся к калитке.

«Вот те и раз! Как же быть-то? — размышлял ловец, шагая по берегу. — Две сотни должно причитаться...»

В эту зиму он особенно отчаянно облавливал рыбные ямы, ходил на самые рискованные дела, надеясь, что к весне будет иметь и свою бударку, и свои сети, и свои снасти.

«И заимел бы, — уже примирялся с обсчетом Антон, — ежели не слегла бы Елена да не тянула сохранность...»

Ловец подходил к своей мазанке и только тут заметил, что в руке у него червонцы; беспокойно взглянув по сторонам, он поспешно сунул их за пазуху.

Когда Антон вошел в кухню, из горницы послышался слабый, дрожащий голос Елены: