От стыда Дмитрий прикрыл глаза, словно сейчас стоял перед ним сам Шкваренко.

Дмитрий все задерживал ему ответ, все надеялся, что вот-вот подвалит счастье, справит он бударку, сети и тогда, организовав артель, напишет секретарю подробное, хорошее письмо.

Он сокрушенно покачал головою, развернул лист тонкой пожелтевшей бумаги, на котором было когда-то начато им ответное письмо полковому комсомолу:

«Дорогие дружки и товарищи! Дорогой секретарь Шкваренко!

Живу я, как вы сами знаете, на самом краю света — кругом вода да камыш, ветер да вода...

Ни сельсовета у нас в поселке — за малочисленностью населения, ни комсомольской ячейки — это уж по бессознательности (всего двое нас, комсомольцев: я да еще Сенька Бурый).

Судьбина моя пока нерадостная: штормяк разорил меня в пух и прах...»

Не дописал тогда Дмитрий этого письма — решил подождать лучших времен. Боялся, что засмеют его ребята, скажут: «Э, какой слезливый стал!» Так прошел месяц, полгода, год...

— Ничего! — вдруг радостно, шумно выдохнул Дмитрий, вспоминая Глушу, Максима Егорыча, обещанный кулас. — Ничего! — громко повторил он. — Скоро такое письмище напишу — держись, Шкваренко!

Пестряк поднял голову, облизнулся, посмотрел на хозяина и опять громко, журчливо затянул песенку.

— Правда, Пестряк? — и Дмитрий ласково потрепал кота.

Вынув из кармана ключи, принесенные Матвеем, и крутя колечко на пальце, он стал медленно прохаживаться по кухне.

Пестряк ходил следом за ним, выглядывая то с одной, то с другой стороны, как игриво вертелись в руке хозяина ключи, празднично позванивая.

— Налаживается, Пестряк, наша жизнь, — говорил Дмитрий, потешаясь над прельщенным ключами котом, который забегал вперед и поднимался на задние лапы. — И твоя жизнь, Пестряк, станет лучше. Хозяйка у тебя скоро заявится, перестанешь бездомничать...

Неожиданно распахнулась дверь, и в кухню вошли Яков и Сенька.

— Ну, как живешь-можешь? — хмуро спросил Яков, тяжело опускаясь на чурбан у печки.

— Ничего, отошел будто, — простуженно забасил Дмитрий. — Немного вот только что-то грудь давит.

— Та-ак... — Яков помолчал, потом опять угрюмо задал вопрос: — Чего хорошенького скажешь?

Дмитрий недоуменно пожал плечами:

— А ты чего скажешь?

Молодой Турка снял шапку, неторопливо положил ее на пол и разгладил свои длинные и редкие, как у сома, всего в несколько волосинок, усы.

— У меня ничего хорошего нету, — сказал он, тоскливо оглядывая кухню. — Одна канитель только!

Посмеиваясь, Дмитрий сунул в карман ключи и присел на кровать.

Сенька, сидя на корточках у стены, задумчиво водил пальцем по земляному полу.

— Разговор с тобой серьезный имеется. — Яков дернул волосинку своих усов. — От батьки хочу уходить я. Житья, Митя, нету!.. — Он безотрадно посмотрел на ловца. — Рву я жилы, рву день и ночь, а житья нету... — На кого работаю, спрашивается? Знаешь моего батьку: скаредный, дьявол! Все запасы разные устраивает да Маньку жениху готовит. А мне какая польза с того? За что я свои жилы рву? У меня своя семья: и жена и дети... Своя забота! А тут еще Коляка, чорт, поперек дороги... Ты, должно, слыхал?

— Не слыхал, — отрицательно покачал головой Дмитрий.

Шумно вздохнув, молодой Турка стал подробно рассказывать, как он условился с отцом о выделе в эту зиму.

— А Коляка спутал все планы, обором наших оханов занялся...

О том, как отомстили они соседу, Яков умолчал. Рассказал Яков еще и о том, что отец не хочет его выделять, ссылаясь на отсутствие денег.

— Но только брешет, сатана!.. Маньку хочет замуж выдать после весенней путины. А мне говорит: обожди, Яшка, немного... Знаю я! Опять начнет жадничать: то подновить надо, то подправить, а это заново купить. А ты жди да рви жилы!

Лицо Якова налилось кровью, и он еще злее дернул волосинку усов.

— Я это все к тому рассказываю, что серьезный разговор с тобой хочу иметь.

Он пытливо глянул на Дмитрия.

— Ты вот, как пришел из Красной Армии, — Турка снова посмотрел на Дмитрия, — артель затевал, и комсомол еще, а потом — молчок!

Дмитрий крякнул, сжал в кармане ключи.

— Дело мое серьезное такое, — и Яков распахнул полушубок. — Давай артель сбивать. Ты, Сенька, я, еще кто там... Сызмальства ведь друг дружку знаем. Чего же там! Давай — и все!

И он начал обдуманно, хозяйственно выкладывать свои расчеты — этому научился у отца:

— Старый кащей мой обещает мне на выдел бударку и пять мен разных сетей. Хотя и норовит, жадюга, всучить всякую рвань, но я заставлю дать то, что нужно. А ежели заартачится, то я через суд свое возьму! Вот... Кое-что у тебя, Митя, сохранилось от батьки. Сенька деньжат немного скопил... Комсомол бы вот еще организовать — все полегче! Да и комячейка наша по-серьезному за артель взялась. Андрей Палыч в районе уже. Дело с артелью должно пойти...