Шрифт:
— На глубьевой, на морской пойдем лов, — едва слышно повторил Буркин. — Непременно пойдем...
— Пойдешь, пойдешь, — соглашалась рыбачка. — А сейчас домой, Гриша, надо.
Она поднялась, тяжко вздохнула.
Ловец тоже встал, выпрямился и пошел рядом с женой, глядя вдаль недвижными, словно стеклянными глазами.
— Теперь, Наталья, непременно в море пойдем...
— Ладно, ладно, — рыбачка скорбно кивала головой.
Она знала, что Григорий и Сенька вернулись с Каспия без оханов — шурган унес сети вместе со льдами в открытое море. Она знала, что теперь сбруи не хватит не только на глубьевой, морской лов, но и для речного лова большой недостаток. Все же рыбачка соглашалась с Григорием, горестно поддакивала ему, зная, что в штормы часто заговаривался муж, не находил себе места, — так же вот, как и сейчас, бродил он на задах Островка, пропадал в камышовых крепях. Наталья старалась увести его домой, на последние деньги покупала водки, наливала мужу стакан-другой, и он, выпив, крепко, надолго засыпал, пока не переставал бушевать ветер... После шторма Буркин снова становился исправным ловцом, больная рука его отходила и не билась; она лишь изредка вздрагивала, и Григорий, будто с ним ничего и не было, уходил на лов. Иной раз случалось и так, что еще задолго до окончания шторма он приходил в себя и тут же принимался за работу. А бывало, что и шторм не особенно влиял на него, — Григорий становился только молчаливым и жадно, без конца курил.
Наталья осторожно взглянула на мужа и шумно, закатисто вздохнула.
Наступала путина, приближалась одна из горячих весен — пора напряженного, просоленного морем и потом ловецкого труда. А у Натальи с Григорием был только кулас — утлая речная лодчонка да полтора десятка сеток.
— Непокорный уж очень! — невольно вырвалось у рыбачки. И, спохватившись, она в тревоге посмотрела на мужа: не услышал ли он ее горькие слова?
А Буркин, как и прежде, шел молча, беспамятно глядя вперед.
Рыбачка огорченно перебирала свои затаенные думы:
«У Краснощекова можно было бы взять под улов сбрую, чтобы исправно встретить весенние рыбные косяки. За это Захару Минаичу пошла бы только половина добытой рыбы... А у Дойкина, войдя к нему сухопайщиком, можно было бы получить все: и сети, и бударку, и хлеб, даже можно бы взять морскую реюшку, оханы. Ловцу-пайщику не надо беспокоиться ни о чем — он участвует в этом деле, выходит, сухим паем».
Не беда, что Алексею Фаддеичу пришлось бы отдать четыре пятых улова за их с Григорием сухой пай, зато им досталась бы вся пятая часть выловленной рыбы!..
Когда она на днях заговорила было об этом с мужем, Григорий решительно заявил:
— Красногвардеец никогда не пойдет на поклон к рыбнику!.. Понимаешь? Не пойдет!..
«И чего противится?» — Рыбачка снова в тревоге взглянула на мужа.
Он неотрывно, бездумно глядел вдаль.
«Эх, согласился бы Григорий на сухопай!» — Она готова была сама пойти с ним на лов. Запасли бы они хлеба, круп разных и всего-всего, а при хорошем, удачливом лове и приоделись бы по-настоящему.
И тоска по прочной, сытой жизни горечью окатила сердце Натальи.
Она сама начала бы разговоры с Дойкиным и наверняка напросилась бы у него в сухопайщину.
Но Григорий против!
«А что говорил он на холме? — вдруг мелькнуло у рыбачки. — Собирался ведь на глубьевой лов, в море. Уж не решился ли Григорий на сухопай? — Она ласково взглянула на мужа. — Но, может, Григорий говорил это так — не думая, заговариваясь?»
И рыбачка, чтобы выведать его мысли, громко спросила:
— Гриша, а когда же на лов?..
Буркин, словно просыпаясь, медленно провел левой, свободной рукой по лицу, пристально оглядел все вокруг и, сурово улыбнувшись жене, раздумчиво сказал:
— Скоро, Наташа... Скоро...
Он высвободил правую руку из платка, развязал узел и, вновь сурово улыбнувшись, бережно накинул платок на голову жене.
— А с кем и как, Гриша, пойдешь на лов? — пытливо спросила она, видя, как светлокарие глаза его загораются золотистыми огоньками.
— Артелью, Наташа, пойдем. Артелью! — Буркин быстро свернул цыгарку и закурил. — Андрей Палыч, говорят, уехал хлопотать в район. Надо и мне двинуть на помощь ему...
Рыбачка печально опустила голову. Сколько раз Григорий и Андрей Палыч говорили с ловцами об артели, сколько раз пытались они сойтись на совместный большой лов, но почему-то до сих пор не удавалось им осуществить задуманное.
Моряна шибко била под ноги. Наталья и Григорий, сгибаясь, с трудом преодолевали напористый ветер. Они входили в поселок.
Глава двенадцатая
Яков пришел домой, когда вся семья уже сидела за столом. Раздеваясь, он почувствовал, что недавно здесь была ссора, — выдавала ее прежде всего необычная для Турок тишина, выказывал недавнюю ссору и мрачный, грозный вид отца. А то, как жена Якова, круглолицая, с дугастыми черными бровями Татьяна, шикала на ребятишек и дергала их, принуждая быстрее есть, особенно подтверждало догадку Якова.
«Опять ругалась с Манькой или с мамашей», — сокрушаясь, подумал он о жене и прошел к столу.
Яков сел на скамью между Татьяной и сынишкой, рядом с которым высился громадный и широкогрудый Турка; по другую сторону жены сидела дочка, дальше — мать Якова, рядом с ней — Мария. Сидя между отцом и матерью и чувствуя себя в безопасности, она то и дело бросала вызывающие взгляды на Татьяну.
Из громадной сковороды, занимавшей чуть ли не полстола, Яков не спеша взял кусок жареной рыбы и поочередно оглядел всю семью.