— Прошу в мой автомобиль.

Вскоре выехали. Раздражало жаркое предзакатное солнце, бьющее в глаза. На пустынной окраине — два забора, две хаты — догнали колонну пленных красных. Кутепов приказал остановить колонну.

— Кто начальник конвоя? — спросил он.

— Поручик Чижов, — доложил немолодой, лет сорока-пятидесяти офицер.

— Куда ведёте?

— На сборный пункт, ваше превосходительство. Которых отобрали для службы. Остальных расстреляли.

— Поручик Чижов, когда вам присвоили звание?

— На германском фронте я был подполковником. После меня насильно мобилизовали в Красную армию, но я сумел перейти к вам, к своим.

— Сумел? Сумел в плен попасть? Теперь отслуживай своё предательство. А вы, ребята, согласны сражаться за великую единую неделимую Россию?

Пленные, конечно, отвечали согласием, кто громче, кто быстрее.

— Все согласны?

— Все, ваше превосходительство!

— И ты согласен? — спросил Кутепов, неожиданно остановившись около светловолосого пленного в рваной гимнастёрке.

— Так точно, ваше превосходительство!

— Леонтий Андреевич, подойдите, пожалуйста, сюда, — подозвал генерал Дымникова. — Узнаете? Я ещё там, на Литейном, приказал вам запомнить его фамилию. Узнали?

— Узнал, — вздохнул Дымников, — унтер-офицер Кирпичников.

— Поручик Чижов, — металлом по камню резанул кутеповский голос. — Этого пленного немедленно расстрелять. Здесь.

— Ваше превосходительство, — забормотал Кирпичников, — я же добровольно... За единую неделимую... Искупить вину... Ваше превосходительство...

Смерть уже пристала белой маской к его лицу, волосы прилипли к черепу.

Кутепов отвернулся, не слушая. Поручик Чижов отдавал приказы конвойным, но генерал его перебил:

— Нет, поручик. Сами! Очищайтесь от красных грехов. Наган у вас есть. Можете взять винтовку.

Кирпичников плакал, продолжая бормотать. За ближайшим глухим забором почувствовалось движение — зрители. Чижов, глядя в землю, доставал наган.

— Выведите его из строя, — приказал он солдатам.

Конвоиры выволокли приговорённого на обочину дороги, поставили у кювета.

— Вон туда смотри, на лесок, — сказал один из конвойных, — чтобы солнышко глаза не жгло.

Поручик выстрелил неудачно — пуля попала куда-то рядом с ухом, и Кирпичников повернул к нему залитое кровью лицо и завыл. Поручик торопливо выпустил весь барабан, и Кирпичников грузно завалился ему под ноги, искорёженным окровавленным лицом в пыль.

— Тем хохлам за забором прикажите закопать, — сказал адъютант Кутепова конвойным.

Поехали дальше, генерал даже не оглянулся. Спросил:

— Вы действительно, Леонтий Андреевич, хорошо знаете французский?

— Да нет. Забыл. Так, на уровне «как вы себя чувствуете?»

— В артиллерии не требуется знание французского языка. Вы знаете, капитан, что планируется объединение всех батарей в «Артиллерийскую генерала Маркова бригаду»?

— Слышал.

— Возможно, и вы получите батарею. Хочется?

— Сразу после ранения... Тяжело...

— Да. Спешить не надо. Тем более, скоро начнётся решающее наступление на Москву, и продвижение по службе пойдёт быстро.

Вдоль Сумской, от Метрополя до сада, по тротуарам стояли шеренги солдат и офицеров в новых мундирах с корниловской нашивкой. Макаров был очень занят организацией трёх банкетов: в Гранд-отеле, Буффе с цыганами и в особняке командующего. Не нашёл времени поговорить, но взглянул на Дымникова с некоторой злостью и даже погрозил кулаком.

Машина Май-Маевского со свитой и адъютантом выехала навстречу четырём английским автомобилям, подъезжавшим со стороны вокзала. Леонтия усадили в большой открытый автомобиль, забитый офицерами. Отсюда он хорошо видел церемонию.

Машины гостей остановились, Май-Маевский вышел Навстречу генералу Бриксу, встретил его какой-то короткой речью и повёл вдоль выстроенных шеренгами войск. Сухощавый рослый англичанин шёл впереди, командующий Добрармией с колышущимся животом двигался за ним, сбиваясь с ноги. Брикс на ломаном русском языке крикнул: «Здравствуйте, герои корниловцы!» Ответили дружно: «Здравия желаем, ваше превосходительство!»

На тротуарах толпы светлых костюмов и платьев, цветы, на балконах трепещут приветственные флажки.