Капитан стоял, зажимая ладонью рану, и беззвучно раскрывал и закрывал рот, а сзади хлопнула дверь военкоматского «бобика», из него опять высыпали вояки, один из прапорщиков сорвал с плеча автомат и дал в воздух длинную очередь, от которой у меня заложило уши.

После этого все стали бить всех. Ткачихи дрались между собой, складские набросились на наших, маляры метелили конторских, а из столовой выскочили поварихи и стали бить всех, кто попадался под руку.

Через минуту на площади стало совсем жарко. Повсюду валялись выбитые зубы, трещала рвущаяся одежда и хрустели ломающиеся кости, все кричали, молотили руками и ногами, рычали, хрипели, кусались, катались по земле, а военкоматские наконец отстреляли свои рожки и выстрелы прекратились.

Капитан уже оклемался. Забыв про рану, он пробивался в самую гущу, к кадровику, который разил своим ножом всех, кто попадался под руку; собаки, не поднимаясь на лапы, отползли в сторону и спрятались в ровно остриженных кустах, полукольцом обрамляющих цветочную клумбу, в воздухе пахло сгоревшим порохом, всюду брызгала кровь, а я неожиданно обнаружил себя на каком-то мужике с багровым от натуги лицом, который хрипел, пытаясь сорвать со своего горла мои руки.

Вспомнив о Тамарке, я бросил мужика, вскочил и с разбега врезался головой в толпу, протаранивая себе дорогу. Меня тут же сшибли наземь, я получил пару ударов ногами по корпусу, вскочил, сам уронил кого-то и тоже врезал ему пару раз ногой, меня сшибли опять, я опять вскочил, опять сшиб кого-то, опять упал, получив сзади по голове чем-то твердым, и, наконец, додумался, что целесообразней не вставать.

Около минуты я бегал на четвереньках в гуще дерущихся, пока наконец не заметил между мельтешащих тел платье Наташки. Та сцепилась с дородной ткачихой и сейчас они катались, азартно вырывая друг у дружки волосы и кусаясь. Я проворно проскользнул между чьих-то мощных ног, увернулся от удара растоптанной сандалии, повалил складского бородача, рванув его за щиколотки, вскочил и наконец увидел Тамарку в изодранном платье. По сути, это было уже не платье, а распахнутый спереди халат. Наш здоровяк сварной повалил ее на землю, навалился сверху и тискал повсюду, а Тамарка, извиваясь как змея, визжала и царапалась, пытаясь заехать ему коленкой межу ног.

Я оттолкнул мента, китель которого превратился в безрукавку, влепил увесистую пощечину налетевшей на меня ткачихе, увернулся от чьего-то кулака и, наконец, добрался до своей попавшей в затруднительное положение красавицы. Пнул сварщика ногой в бок, потом дважды со всего размаха саданул его кулаком по спине и голове, но он не только не обратил на это ни малейшего внимания, но усилил натиск, и я увидел, что ему вот-вот удастся стянуть с Тамарки трусы. Тут мне посчастливилось подобрать окровавленную короткую палку и в следующий миг я двумя точными ударами просто проломил ему башку.

– Вставай… – кое-как столкнув тяжеленное тело наглеца со своей девушки, сказал я. Потом протянул ей руку и стоял, тяжело и хрипло дыша, пока Тамарка не вскочила и не набросилась на меня как фурия. Вцепившись когтями мне в лицо, она едва не выцарапала мне глаза, которые моментально залило кровью из располосованных век.

Я не глядя махнул кулаком перед собой, попал во что-то твердое, что податливо хрустнуло под костяшками пальцев, а в следующий миг послышался короткий стон и за ним негодующий Тамаркин вскрик:

– Ты мне нос сломал, подонок!

Со всех сторон на меня сыпались пинки и удары, а я не глядя отмахивался руками, пока, наконец, не удалось открыть глаза и проморгаться. Тамарки уже нигде не было видно, зато в стороне я заметил Викентьича, на которого насели сразу двое складских. У одного была разбита голова, у второго рука неестественно выгнулась в локте, но мерзавцы уверенно теснили мастера в сторону двух ловко орудующих примкнутыми штыками вояк, вокруг которых валялось с десяток окровавленных тел.

– Викентьич, держись! – закричал я, начал пробиваться к нему и вдруг очнулся.

То есть, так мне почему-то подумалось, что я очнулся. На самом деле я просто обнаружил себя на площади перед столовой и не сразу сообразил, зачем я здесь и откуда тут взялась странная, жестоко побитая толпа.

– Че за фигня… – пробормотал, пробравшись ко мне, прихрамывающий Викентьич. Он с недоумением и даже некоторым страхом озирался, одновременно щупая огромную, вздувшуюся на затылке шишку. Кажется, он потерял пару передних зубов, а кровь из разлохмаченных ударом губ стекала на спецовку – точнее, на оставшиеся от нее лоскуты.

– А я будто знаю… – пробурчал я, обнаружив, что мои обновки тоже превратились в лохмотья, физиономия расцарапана и, судя по ощущениям, сломана пара ребер.

В следующий миг я вспомнил о Тамарке, покрутил головой и увидел ее в десятке метров, возле кустов справа от входа в столовую. Девчонка сидела прямо на асфальте и всхлипывала, обняв руками колени, как недавно делала на пляже. На нее молча смотрели высунувшиеся из кустов собачьи морды. Ее платье разошлось спереди, по сути превратившись в халат без пуговиц или пояса, ноги были босыми, а косметика размазалась по лицу. Кажется, еще у нее был сломан нос; по крайней мере он был окровавлен и выглядел как-то не так, словно был свернут набок. Рядом на корточках сидела тоже босая Наташка, вид которой был не краше.