– Повернитесь, пожалуйста, спиной, – попросил седой.

Мужик, словно загипнотизированный, повернулся, продолжая удерживать полы одежды распахнутыми, и теперь можно было увидеть, что ее покрытая загустевшей кровью задняя сторона оказалась основательно изодранной. Кажется, именно так и должно было быть – выходные пулевые отверстия по масштабу нанесенных повреждений значительно превосходили входные.

По сигналу седого один из его сподручных шагнул к мужику, за край приподнял рубаху и толпа ахнула – его спину избороздили неровные шрамы, какие могли образоваться от выдранных кусками мяса и кожи.

– Достаточно, – сказал седой, а толпа ахнула вторично – тела опять зашевелились и вскоре две тетки стояли, покачиваясь, на тумбообразных ногах в носках и смешных ткацких кедах, а на асфальт с них с мягким стуком сыпались исторгнутые организмами пули.

Потом на четвереньки встал дохлый лысоватый мужик лет сорока пяти, которого я, кажется, видел среди складских, а последний, из конторских, вскочил, словно ванька-встанька, готовый немедленно бежать, но пока не решивший, куда.

– Так где трупы? – спросил седой.

Капитан посмотрел на него осоловелым взглядом и молча сглотнул.

– Вызывайте, – сказал седой своим, и один из его мордоворотов, фигурой смахивающий на штангиста остроносый парень лет двадцати пяти, полез в машину.

Кажется, у них там был телефон или рация, потому что из машины послышался негромкий бубнеж, а я повернулся к давно пристроившемуся рядом Викентьичу.

– Ты что-нибудь понимаешь?

Викентьич только молча, как минутой раньше капитан, сглотнул.

– Мальчики…

Мы повернулись и обнаружили манящую нас пальцем Наташку. Она была бледной, как лист бумаги, а рядом замерла такая же бледная Тамарка. Подойдя, мы встали, молча глядя на девчонок, а те испуганно смотрели на нас.

– Постойте рядом. Нам страшно.

– Мне кажется, лучше обо всем этом просто не думать, – наконец заявил Викентьич. И, помолчав еще с десяток секунд, брякнул: – А давайте все вместе вечером куда-нибудь сходим.

Девчонки переглянулись.

– Сходили уже, – мрачно сказала Тамара.

– Удовлетворили, так сказать, любопытство, – добавила Наташа. – Лучше бы сразу работать пошли.

– Извините, но я до сих пор не получил внятных объяснений! – громко сказал за нашими спинами знакомый голос и мы обернулись.

– Господи… я о нем и забыла уже, – буркнула Наташа.

– Каких конкретно? – устало поинтересовался капитан.

– Да хотя бы таких, когда нас наконец отпустят работать, вот каких! – пояснил Павел Аркадьевич. – Уж если вы до сих пор не изволили внятно объяснить нам всем, что здесь вообще происходит.

– Товарищ, а покажите-ка вашу руку, – неожиданно вмешался седой.

– А при чем здесь… – Стушевавшийся кадровик посмотрел вниз и внезапно испуганно вскрикнул: – Что это такое!

– Вот и я хотел бы знать, что, – сказал полковник.

Несколько секунд Павел Аркадьевич стоял, с ужасом глядя на свою руку, в которой был зажат окровавленный клинок, затем разжал кисть и нож со звоном ударился об асфальт.

– Это не мое! – визгливо вскрикнул он и попятился, держа перед собой выставленные ладони. Выглядело забавно, потому что они оказались покрытыми подсохшей кровью, и ею же был сверху донизу перепачкан костюм кадровика. – Это не мое! – По голосу чувствовалось, что Аркадьич вот-вот сорвется на истерику.

– То есть, вам не знаком этот нож?

– Н-ну… вообще-то похожий нож лежит у меня в кабинете, но… Нет, я отказываюсь что-либо понимать… Меня наверняка хотят подставить!

– Спокойно, товарищ… Я вам верю, верю, – сказал седой, в то время как кадровик без устали встряхивал кистями, словно надеясь избавиться от давно запекшейся крови, – однако дать показания вам все же придется.

– Разумеется… я честный человек, мне бояться нечего… я весь в вашем распоряжении… спрашивайте, что хотите… – плачущим голосом бормотал он.

– Вот и хорошо, – сказал седой и тут я неожиданно увидел рядом с ним неприметного мужичка из нашего цеха. А вот момента, когда он появился на площади, я не засек.

Я сделал Викентьичу знак, что сейчас вернусь, и осторожно проскользнул между двумя малярами в спецовках.

– Ничего не мог поделать, товарищ полковник, – тихо говорил мужичок и вид у него был виноватый. – Правда, совсем ничего. Это оказалось попросту не в моих силах. Да и ни в чьих бы то ни было, я уверен. Никто бы не смог.