Стихотворения и поэмы
вернуться

Саянов Виссарион Михайлович
Шрифт:

2. «Заплетается вновь в перелесках весенняя вязь…»

Заплетается вновь в перелесках весенняя вязь. Снова горы багряные рвутся ко мне, громоздясь. Полуденник скользнет — не пройдешь, не отыщешь соседства. Теплый ливень в гольцах. О, мое бесприютное детство! Одиночество сердца, не знавшего детства. Глухие Завитимские дали. За прииском — грохот телег. В десять лет из отцовского тесного дома побег. О дорожные камни изранены ноги босые. И где путники пели — там след мой короткий прошел. Злая хвоя в тайге осыпалась на дикое поле. Мимо душных становий и черных загубленных сел Я, как странник, прошел и узнал всю страну поневоле. Песню пел мне шахтер о страданиях каторжных лет, Пел рыбак, что до света в озера закидывал невод, Как зажжется в снегах на соленых озерах рассвет. Крепнет в сердце моем это властное слово напева. То, что слышал тогда от солдат и прохожих людей, От сказителей верных, в ночи, на дворах постоялых, — Стало радостью сердца, и лучшею песней моей, И свершеньем судьбы, и началом надежд небывалых. 1937

3. «Что же, я знаю, рассказы твои пособили…»

Что же, я знаю, рассказы твои пособили Радости первой, и воле, и доблести всей. Каторжный ветер кружил по размытым долинам Сибири… Реки сибирские: Лена, Иртыш, Енисей. Сердце вселенной, открытое вечному шуму Хвойных лесов и грустящих о полюсе рек… Зоркий охотник таил вековечную думу. В лютых пожарах кончался прославленный век. Мамонты ходят на древние стены Китая, Режет глаза поднебесная темная синь, Зыбким узором снегов азиатских пугая, Льдами морей и песчаным безлюдьем пустынь. Детство свое перечту, как старинную повесть. Стонут орлы, и поблекла трава в сентябре. Поле в цветах, и безоблачно небо, как совесть. Я ли тот мальчик, который грустил на заре? 1937

4. «Журавель задремал у колодца…»

Журавель задремал у колодца, Свечи жгут в деревянных церквах, Поздно вечером песня поется О летящих в Китай журавлях. Как мне сызмальства это знакомо,— Там, где каторжный стынет централ, В тихой смуте холодного дома Я старинные книги читал. Разбираться в кудрявом уставе Научил меня добрый старик… Звали вдаль журавлиные стаи, И орлиный мне слышался крик. В нищем крае, где с золотом краденым Шлялись парни в двойных поясах, Где заря по глухим перекладинам С горных рек собирала ясак, Где насупились ель да ольшаник И во мхах не отыщешь следов, — Мне рассказывал сумрачный странник О приволье больших городов. По траве, теплым ливнем примятой, Стлался медленно дым-вертопрах, И бежал по возгорьям сохатый Со звездой на дремучих рогах. Я до света в мечтах заповедных Своевольному зову внимал, Ярым топотом всадников медных Шумный город меня призывал. Я мечтал тогда стать капитаном Иль в счастливые горы уйти, — По ночам, за пылающим станом, Все мои начинались пути. Твоего не забуду наследства,— Звездный берег грозой потрясен. Снова кличет из бедного детства Этот утренний праздничный сон. 1937

22. СКАЗКА

Сказка твердила, Что мимо заветных гор Убегает дорога На самый безвестный север. Горят облака, Якуты с тунгусами жгут костры, А потом и они пропадают В зеленой да синей пустоши. Там живут староверы, У них, во скитах больших, Пляшут медвежата, Испивши хмельного зелия. А селенье стоит на столбах Посреди болот, И оленьи следы Вплоть до самого моря синего. Не пробиться туда, Не пройти никому в ночи, В омутах речных Там горбатые пляшут окуни, А в волне стрежневой, По теченью великих рек, Желтоватое брюхо Купают всё лето стерляди. А начало той сказки Повелось из грозовых дней. Был казак молодой, И ушел он на север некогда, Повстречал он в пути, У распутья сибирских рек, За сосновыми падями, Уходившего к морю странника. «Ты откуда идешь, Где корабль души твоей?» — Вопрошает его Тихий странник В лаптях с оборником. «Из-за Дона бежал я, От царевых слуг-воевод, От купцов вороватых, А зовут меня Бахтиаровым. Покусих же ся аз. Многогрешный и тихий сын, От мирской отойти Кратковременной суетной прелести, Здеся-де земли все вольные, И ко пролитью дождей Дыму и смраду из туч Испокон веков не видано». Вот и с той-то поры Будто всё началося там. Словно с маслом вода, Не смешалась со лжою истина. Там над кедрами солнце Пылает и день и ночь, По заветным тропам Бахтиарова ходят правнуки. ………………………… Как, бывало, метель Заметет по тайге пути, К слюдяному окну Прислонившись лицом обветренным, Говорил мне старик, Как пройти в отдаленный скит. Только годы прошли, Я забыл про былые россказни, И порой лишь приснится Старинный дремучий сон, Слюдяное оконце И первая дума детская. 1938

23. ЖЮЛЬ ВЕРН

Я книгу твою запомнил Про звездный чужой простор. Где вьется в сияньи молний Кондор Скалистых гор. Я тех берегов не видывал. Гремела в ночи труба. О, как я тебе завидовал, Неведомая судьба! И снилась мне ширь заката, По рваным снастям ползу, Срезаю концы каната, Костры стерегу в лесу. Не зная в пути преграды, Орел в облака зовет. Грустят на заре громады У края Великих Вод. Как яростен рев гортанный, А берег земли высок! Но встретился друг нежданный, Волшебный лесной стрелок. Не видно в лесах рассвета. По джунглям слоны бегут. В тугих парусах корвета Все ветры земли ревут. Звенящая в ливнях пестрых, Как факел луна горит. Плывем на безвестный остров, Где сердце земли стучит. За то, что ты сделал краше Страницами дерзких книг Холодное детство наше, — Спасибо тебе, старик. 1937

24. ОФЕНЯ

По деревням ходил тогда офеня, Игнатий Ломов, в старом зипуне. В своеобычной нашей стороне Он был лошадник и знаток оленей. В престольный праздник зимнего Миколы В больших бараках пляшут или пьют. Бывало, песни девушки поют, И пляшет он, беспечный и веселый. Свои лубки показывал он мне, И весел был кошель его лубочный, Где русский снег в дремучей вышине Раскрашен яркой выдумкой восточной. И вот в бараке нищем иногда Такой лубок трескучая лучина Вдруг освещала, — кралась паутина Туда, где стынет черная вода. И мы смеялись; в месте нежилом, Где так томило долгое ненастье, С ним приходила песня о былом И тайный сон о славе и о счастье. Уехал раз он — больше не пришел. Напрасно мы его всё лето ждали И письма слали в край далеких сел, На короля трефового гадали. И только бедной памятью о нем В чужих домах лубки его остались… Где он теперь, неведомый скиталец? В каком краю его веселый дом? 1937

25. «Мне часто снятся на рассветах синих…»

Мне часто снятся на рассветах синих В ущельях гор заветные места,— Белокопытник и лесной ожинник Бегут по склонам горного хребта. Всё дальше в ночь, и вот не слышно шума, — Увижу вдруг верховья горных рек, Где подо льдом шумит вода угрюмо И, словно зверь, к весне линяет снег. Сасыл-сасы, якутских коней ржанье, Тоскующих по родине лесной, Немолчное сплошных снегов блистанье, Глухая ночь осады ледяной. Мне часто снится вечер, крыша дома, Холодный свет большие звезды льют, И про отряд якутского ревкома Былинники скуластые поют. Придет пора, увижу край тот снова, Тогда мечта исполнится одна: Расскажут мне про старость Кунгушова, Про молодость Ивана Лукина. 1934

26. «Медвежий охотник Микита Нечаев…»

Медвежий охотник Микита Нечаев Просыпается ночью на широкой реке, — Привязанный к пихте шитик качает, Тысячи звезд горят вдалеке. Кто там кричит на озерах дальних? Птица ль какая? Иль зверь большой? Стонет ли снова медведь-печальник, Берег заветный томя тоской? Горбясь, кричит над обрывом птица, Хлопает крыльями, суетясь. Что в эту звездную ночь приснится? Тысячи верст разделяют нас. Старый мой друг, золотой приятель, Там, где бежит по камням поток, В соснах, что спят за болотной гатью, Нежно шипит глухариный ток. Вечно я сердцем моим с тобою, Снова я руки к тебе простер,— Теплится ль там, за рекой большою, В детстве покинутый твой костер? 1935