— Рядом Ольга Крушинина живёт, – зачем-то пояснил Алекс, ненадолго остановившись у вольера, под который он когда-то переделал длинный сарай-гараж. — Сестра Игната. Она присматривает за домом, кормит Лорда и подружку к нему отпускает. Лейлу, сенбернара чистокровного. Хотела и Лорда к себе забрать, но тот ни в какую. Так и живём. Я иногда приезжаю сюда. Ходим на кладбище вместе с Лордом. Здесь недалеко.

«А что это за дом?», – она прислонилась плечом к нагревшейся под дневным солнцем стене. Всмотрелась в небо, звёзды на котором казались размытыми пятнами из-за полупрозрачной крыши навеса.

— Моего детства, – ответил Алекс, достав из кармана связку ключей. Выбрал нужный: плоский и белый, с зазубринами с двух сторон, – вставил в замок, провернул. Дважды щёлкнуло. Алекс выдохнул и распахнул тяжёлую металлическую дверь. Справа клацнул выключателем. Желтоватый свет осветил квадратную прихожую с вешалкой и двумя деревянными дверями: прямо и справа.

— Разувайся, в доме чисто, – Алекс закрыл за Ирмой двери. Пристроил свои ботинки рядом с её кроссовками и указал направо.

— Проходи, – пригласил он, взяв Ирму за руку. Ирма воспротивилась было, но Алекс не отпустил. — Там лестница, а свет только наверху.

Восемь ступеней, поскрипывающих под тяжестью шагов, дались Алексу непросто. В который раз эта лестница превратилась для него в пытку. Только раньше он мог справиться с неожиданно накатывающей тоской, посидев на ступеньках в полной тишине и темноте. А сейчас рядом была Ирма, чью холодную ладошку сжимал он своими пальцами. И этот холод проникал под кожу, разливался по венам, сковывал лёгкие. Душистый аромат ландышей дразнил и дурманил. Не давал нормально дышать. Не оставлял шанса на передышку.

Усадив Ирму на диван в кухне, за дверью нащупал клавишу выключателя и нажал. В коридоре и над обеденным столом зажёгся свет.

— Чай? Кофе? – предложил Алекс, заглядывая в кухонные шкафчики.

«Что-то не хочется», – поморщилась она.

— А я, пожалуй, выпью, – он потряс жестяной банкой, в которой зашелестели кофейные гранулы. Поставил на плиту чайник.

Алекс посмотрел на оранжево-голубоватое пламя газовой конфорки. Он молчал, тянул время, потому что совершенно не знал, с чего начать свою исповедь. Всё пытался выискать в памяти что-нибудь хорошее для зачина, но не мог.

Ирма осторожно тронула его за локоть и тут же отдёрнула руку, словно обожглась. Алекс стиснул зубы и сжал пальцы в кулак так, что едва не раздавил кофейную чашку. Она боялась его. Теперь, когда узнавала в нём своего ещё недавно покойного мужа. Сердце сжалось в кулак, готовое вот-вот лопнуть от осознания, что Ирма ничего не забыла. Ни строчки из того проклятого компромата, разрушившего их жизни. И хуже того – она до сих пор в них верила.

«Зачем ты привёз меня сюда?» – спросила, нахмурившись.

— Ты хотела знать, кто я, – Алекс дрожащими пальцами насыпал в чашку кофе, налил кипятка, немного пролив на стол, рядом поставил чайник, боясь уронить. — В этом доме я прожил до десяти лет. На втором этаже была моя комната. Пойдём.

Он вышел, уверенный, что Ирма пойдёт следом. И не ошибся, уловив за спиной её тихие шаги.

Высокий книжный шкаф занимал всё пространство длинного коридора и пустовал. Напротив лестница из пяти ступеней. Наверху три стеклянных двери. Алекс открыл центральную и замер на пороге. Квадратную спальню заливал лунный свет; скользил по занавескам и шёлку, изображавшему парус над кроватью; описывал силуэты самодельных яхт и кораблей, подвешенных на стенах с бушующим морем на обоях; наполнял комнату магическим духом детства. Ирма подошла неслышно. Через плечо протянула ему снимок в золочёной рамке. Свадебное фото. Алекс провёл большим пальцем по стеклу.

— Родители… Это была их спальня, – махнул вправо. — После ухода мамы, она почти всё время была закрыта. Изредка, когда я возвращался домой раньше или вставал ночью попить воды, заставал там отца. Он сидел на полу, запрокинув на кровать голову, и читал. Петрарку. Наизусть. Сейчас комната пуста. После того, как мне вернули дом, я многое сумел восстановить по памяти. А спальню родителей не смог. Не вспомнил. Так и оставил пустой.

Он боязливо вошёл в детскую, поставил фотографию на комод слева от двери, провёл по нему ладонью, стерев пыль. Повернулся к Ирме, вставшей в проходе.

«Почему ты не живёшь здесь?»

— Здесь всё напоминает о родителях, – сглотнув комок, отвечал Алекс. — Каждый скрип, запах, шорох. Но не о счастливых днях. А о тех, когда не стало отца…

Он сделал глубокий вдох и на выдохе заговорил снова.

— Это случилось на Рождество… Фура стояла поперёк трассы аккурат за «слепым» поворотом, – слова давались ему с трудом. — Тогда первые морозы как раз ударили… Мокрая после дождя дорога превратилась в каток… Наша машина влетела в скалы… Отец погиб на месте, а я два месяца провалялся в коме. А потом ещё три года учился ходить заново. Отчим оставил карьеру гонщика и устроился на более безопасную работу, матери я почти не видел. Та уходила рано, а возвращалась, когда я уже спал. Рядом всегда была только Леська…