Шрифт:
— Я как раз хотела задать вам несколько вопросов в связи с вашей работой этой ночью. — Я предъявила ей свое удостоверение.
Она побледнела:
— Что-нибудь случилось с Алексеем Алексеевичем?
Она была так взволнована, словно о чем-то догадывалась.
— Его ограбили? Убили?
Невозможно было усомниться в ее искренности, но откуда такие страхи?
— Успокойтесь, Софья Ивановна, Титов жив-здоров. Почему вы так всполошились?
Теперь она густо покраснела:
— Да как же… В Лебяжьем ведь неспокойно. Были случаи, даже машину останавливали. Конечно, он всегда был при оружии, и человек он храбрый…
— Уж и всегда? — прицепилась я,
— Уверяю вас.
— И этой ночью тоже?
— Ну, конечно. Нет, с ним все-таки что-то случилось… — Она испытующе смотрела на меня, то краснея, то бледнея.
Вероятно, бедняжка была к нему неравнодушна и вряд ли пользовалась взаимностью.
— Я повторяю, с Титовым ничего не случилось. Я прошу вас спокойно отвечать на мои вопросы. Это будет в интересах ваших и самого Титова, — добавила я, слегка покривив душой. — Откуда вы знаете о том, что Титов был при оружии?
— Товарищ следователь, как же я могу не знать? Я бываю в его кабинете, когда Алексей Алексеевич приезжает, входит в кабинет, вынимает из кармана кожаного пальто наган, кладет в ящик. Ящик на ключ, ключ в карман! Что-нибудь продиктует мне или скажет его дожидаться, а сам уходит на строительство. Уезжает с работы, достает наган из ящика, делает так, — она сделала жест, каким крутят барабан, чтобы проверить, заряжен ли револьвер, — кладет в карман пальто…
— И этой ночью так было?
— Точно так. Только мы закончили работу раньше обычного.
— В котором часу?
— Он кончил диктовать мне в два часа ночи.
— И сразу уехал?
— Нет, немного еще поговорил со мной.
— Как немного?
— Ну, не знаю… Может быть, минут двадцать.
— Но чем?..
— Так. Ни о чем. Просто пошутил, что я совсем сонная, и сказал: «Завтра можете прийти попозже». — «А когда попозже?» — спросила я. «Когда выспитесь», — засмеялся он и велел вызвать машину. И стал собираться.
— А когда он взял из ящика наган?
— Вот как раз тут и взял.
— Он при вас садился в машину?
— Да. Я вышла проводить его. Он предложил мне довезти меня домой. Но я отказалась.
— Почему?
— Я не хотела его задерживать, — совсем тихо ответила женщина.
— И из-за этого вы шли домой пешком, так далеко?
— Я не хотела его задерживать, — повторила она еще тише.
— Кроме вас, никого у машины не было?
— На крыльце стоял ночной вахтер Воскобойников. Он дежурит до утра.
— А потом?
— Потом уходит спать. В общежитие.
Я вышла, неся в руках портфель с этим протоколом допроса, и чувствовала себя так, словно несла бомбу, готовую вот-вот взорваться. И нисколько не подозревала, что меня ждет впереди…
Все-таки нужно было допросить и ночного вахтера.
Перед этим я позвонила насчет Шудри. Как я и ожидала, выяснилось, что никаких следов алкоголя не обнаружено.
Я распорядилась отправить Шудрю ко мне в камеру и позвонила Ряженцеву. Рассказав суть дела, я велела ему подробно допросить Шудрю. Мне было интересно, что он теперь добавит к тому, что сегодня утром сказал мне.
Воскобойников, молодой бравый парень, на первый же мой вопрос ответил четко и точно:
— Дежурил сегодня ночью в конторе до девяти утра, пока служащие не пришли. Происшествий никаких не произошло. Начальник уехал, стенографистка ушла, больше никого в помещении не было.
— В котором часу уехал начальник?
— Не могу сказать, на часы не смотрел, только знаю, что после двух.
— Откуда вы знаете, что после двух, раз не смотрели на часы?
— Я до двух смотрел на часы, а потом уже не смотрел.
— Почему?
— Ждал, что одна девушка позвонит, а потом уже не ждал.
— Почему не ждали?
— Потому что в два она позвонила…
— Вы видели, когда начальник садился в машину?
— Видел.
— Он что-нибудь сказал?
— Сказал: «Опять дождь, будь он проклят!»
Протокол допроса стенографистки все время беспокоил меня, словно я везла в портфеле щенка или кошку и боялась, что она убежит. С этим надо было кончать: ехать в Лебяжье!
Я отдавала себе отчет: после допроса Титова я должна буду его арестовать независимо от того, что он скажет.