Митинги, шествия, народные гуляния.

Приезд Президента.

Выступление Президента на открытии нового корпуса – прямая трансляция. Обалдевшие, ошеломленные от происходящего горожане, не сразу способные сосредоточиться и ответить на вопросы журналистов, подбегающих к ним на улицах, чтобы взять интервью.

Торжественный отъезд Президента.

Потом – отъезд всех делегаций и телевидения.

Город опустел. Лишь летела по ветру, словно праздничное конфетти, золотая листва, кружилась вечерами в свете фонарей.

Ягоды рябины – красные, яркие – напоминали о близкой зиме.

Новое огромное общежитие для сотрудников электрозавода распахнуло свои двери. Скоро появилось много приезжих, город стал просыпаться. И среди местного населения поднялся ажиотаж – очень многие теперь хотели устроиться на электрозавод.

Но это было не самым главным.

Самой главной новостью для Кирилла стало то, что он услышал от Бати, – из города уезжают москвичи, работавшие на открытие завода.

А это значило: в ближайшее время город покинет и Лев Столяров.

Это был не легкий сентябрьский дождик, навевающий смутную печаль и ленивую слабость… С утра в городе зарядил самый настоящий октябрьский ливень – жесткий, колючий, ледяной, вызывающий лишь отчаяние и бессильную тоску.

Он, словно шлагбаум, отделял лето от зимы, напоминал о том, что прежние – светлые, теплые денечки прошли. Впереди – только холод и сумерки.

Настроение у Льва и без того было скверное, а этот промозглый день и вовсе бесил его. Все потому, что Вера могла не прийти на вокзал. Еще накануне она сообщила о том, что, возможно, ей не удастся отпроситься с работы. Да и какому нормальному человеку захочется выходить из теплого помещения в город, под ледяной ливень…

Час пятнадцать на круглом циферблате, висящем на стене, в зале ожидания. Оп-па… уже час двадцать.

Лев встал к окну и мрачно, не моргая, словно впав в оцепенение, стал следить за тем, как струи дождя хлещут по стеклу.

Город за окном выглядел мутной, смазанной картинкой; едва-едва угадывался где-то там, вдалеке, новый корпус электрозавода, наполовину скрытый за тяжелыми, серыми тучами.

По залу ожидания бродили люди – кто ожидал поезда, кто прощался с отъезжающими. Шум, голоса. Химический, острый запах вокзального буфета – кофе и хот-догов. Не противный, не тошнотворный, но раздражающий. Запах типографской краски от павильона неподалеку, где торговали газетами и журналами… А снаружи, из дверей, выходивших на перрон, тянуло креозотом.

Это все были знакомые, в чем-то даже уютные запахи железной дороги, вокзала. Напоминающие о путешествиях, о новых делах и новых людях. Раньше они нравились Льву, вызывали ощущение бодрости – раньше, но не сейчас.

Ведь он уезжал, а Вера оставалась здесь, в Электрозаводске.

Час тридцать.

В гуле шагов ухо уловило вдруг стремительный цокот каблучков. И еще неуловимо, но отчетливо повеяло чем-то… Запах ванили, яблочного зефира – того самого, из детства, крепкого и нежного одновременно… Лев резко обернулся, и точно – навстречу ему спешила Вера в высоких узких сапогах, пальто темно-шоколадного цвета; мокрый зонтик висел у нее на запястье, с зонтика капало на кафельный пол. Верины рыжие волосы, убранные в высокий пучок, слегка сползли на одно плечо. Пальто распахнуто. Капли дождя блеснули на бледных щеках молодой женщины. Или это слезы?

Она явно собиралась впопыхах, во взгляде ее читалось смятение. Но, боже мой, как эта женщина нравилась Льву, в любой одежде, с любой прической. Хоть в рабочей форме горничной, как тогда, когда он увидел ее в первый раз, хоть вот такой, как сейчас – напоминающей героиню какого-то французского фильма.

– Наконец-то, – пробормотал он, раскинул руки.

Вера бросилась к нему, уткнулась лицом в грудь. От нее одновременно исходили волны тепла и холода.

– Я думал, ты не придешь.

– Нет, что ты… я не могла не прийти, – с раздражением, с тоской сказала она. Отстранилась, всхлипнула, кинула зонтик на подоконник, запястьем смахнула влагу со щеки.

– Поехали со мной. Вот прямо сейчас. Еще есть билеты, я уверен.

– Ты с ума сошел! Мы тысячу раз об этом говорили.

– Ты любишь меня?

– Да, да, да. Но тут любовь ни при чем, я не могу, вот так, сразу…

– Чего ты боишься? – холодно, мрачно спросил Лев, взяв ее за руки. – Конкретно. По пунктам.

– Ты зануда. Ладно… Мне страшно бросить все, уехать в неизвестность. Тридцать лет я жила в этом городе, рядом с мамой, потом с мужем. У меня здесь – все. Ты понимаешь – все. И я должна это оставить в один момент!

– Там, в Москве, мы будем вместе. И я никогда тебя не покину. Не брошу, не оттолкну. Даже если когда-нибудь, когда-нибудь, чисто теоретически – мы вдруг разругаемся вдрызг, надоедим друг другу до смерти и решим разбежаться – даже тогда я не брошу тебя на произвол судьбы. Одну, в чужом для тебя городе. Я всегда помогу тебе, какими бы ни были наши отношения, и ты это знаешь.

– Я знаю, – эхом отозвалась она.

– Тогда что тебя смущает?

– Все скажут, что я ради корысти, ради Москвы за тобой поехала.