Шрифт:
Я просто закрываю глаза (болят от яркого света и пролившихся слез, ничего более). В темноте спокойнее наблюдать, как рушится зеркальное небо так и не ставшей реальностью истории. Следить за этими катаклизмами начавшегося апокалипсиса со спокойной невозмутимостью наблюдателя и даже не вздрагивать от закадрового голоса, от неожиданного тепла чужого присутствия, которого, увы, больше недостаточно, чтобы растопить осколок льда вместо сердца. Никогда смысл песни не доходил до меня с такой силой, как сейчас, в этот момент!
Часть меня еще помнит… Может, даже надеется и верит. Именно поэтому я не открещиваюсь от его слов, не закрываюсь на семь тяжелых замков, я даже пытаюсь понять смысл сказанного с каким-то апатичным любопытством. Он садится почти рядом со мной, скрежет стула по полу – даже не вздрагиваю. Схвати он меня за шею и начни душить - не замечу, отобью атаку ледяным касанием без какого-либо усилия со своей стороны!
Попытка безболезненного внедрения величественного Гольфстрима в каналы моих северных истоков-течений не встретила никакого сопротивления… Я позволяю ему разбавить ледяные воды теплом, которого, увы, уже так недостаточно… так мало!
– Девочка моя, просто выслушай. Я знаю, на что это похоже и как именно выглядит… Ты должна понять, что все не так, как тебе показалось! Именно поэтому я не могу тебя отпустить. Ты просто не справишься одна!
Пусть… пусть говорит. Пока это происходит, есть один ничтожный шанс, что мои эмоции переживут глобальное похолодание. Из последних сил восстанут, преодолевая затянувшийся холод, разожгут огонь трясущимися руками под безмолвными ясными небесами, не позволяя смертельному холоду с высших слоев стратосферы обрушиться на землю и заморозить все живое в одно мгновение… Вот у героя Дэнниса Куэйда в фильме «Послезавтра» это получилось на последних секундах, ничтожный шанс, что и меня не позволит убить… максимум, вознаградит иммунитетом от сковывающего холода.
Я так много страдала и сгорала в душераздирающих эмоциях! Бог не дает испытаний не по силам. Должно быть, именно тогда я подошла вплотную к пределу, и вся боль моего переживания погасла, вспыхнув ярким огнем, в последний раз. Недели сладкой неги и эйфории излечили выжженную напалмом пустыню вместо души, которая сделала вывод из всего предшествующего. Анестезия. Холод. Нечувствительность к боли. Очередной юмор от инстинкта самосохранения.
– Ты думаешь, я тебя наказывал? Ты решила, что я хотел сломать тебя зеркалами? Неужели ты не слышала меня, когда я так часто повторял, что тебе ничего не угрожает? – Его голос спокоен, так вещают политики европейских стран с трибун, Ирина Милошина, Дима в свой период пробуждения монстров… очень опасные люди, в общем. Я не замечаю ноты отчаяния, раскаяния, желания защитить только потому, что такие эмоции чужды непробиваемым киборгам типа Александра. Они даже любят молча, никогда не раскрывая своих истинных порывов души! – Останься. Я не могу тебе приказывать, я прошу тебя об этом. Ты же хочешь проснуться утром и встретить свое отражение без страха, оставив все позади, как кошмарный сон, который никогда не вернется? Не смей убегать сейчас! Не закрывай себя в клетке нового страха!
Его ладонь резким движением обхватывает мое запястье, потянув на себя… Вздрагиваю всеми рецепторами и порами обмороженных нейронов от атаки жидкой плазмы по замерзшему сознанию, с глухим воплем вырываю руку обратно, не желая терять холодную защиту шокового синдрома. Игнорирую покалывания чужой боли, навязчивого купола, который так легко может проникнуть внутрь и растопить эти льдинки в одно касание.
– Прости… Если бы ты только знала, насколько мне дорога… Если бы ты только это знала, страх бы навсегда тебя оставил! – сбивчивый шепот, замкнутый периметр чужой близости. – Ты сама, собственными руками, убила в себе свой страх… Но ты бы никогда этого не сделала, если бы я тебя не подтолкнул! Останься, и утром сама в этом убедишься… - его голос сбивается, режет мои нервы лазерами уже с трудом скрываемой боли. – Даже если ты не скоро сможешь меня простить, Юля… Позволь мне окончательно забрать твои тревоги… позволь подарить тебе новую жизнь!
«Прости» от Дома?! Можно ли измерить его цену в материальном эквиваленте? Можно ли последним рывком, усилием воли сбросить цепи льда? Впустить в себя это «прости» так глубоко как никогда прежде, вплести его в отбивающий биты ритм собственного пульса, наполнив единой симфонией? Рассыпаться на мириады горячих искр, готовых пронзить панцирь шока, понимая, что он прав во всем… до последнего слова. Мои страхи лежат осколочными бриллиантами на черном ламинате зеркальной комнаты. Он никогда не бывает не прав и не делает лишних движений! Прав во всем! Ничего для себя… альтруизм на грани, во имя… чего?..
Рок-версия украинского гимна сотрясает мои ледники неуместной мелодией, разорвавшей хрупкие сваи так и не возведенного моста между мной и Алексом…
– Серебристая «Субару», 20-41, приятной поездки, - мне хочется и дальше держаться за мелодичный голос оператора, но желание исчезнуть, раствориться, убраться подальше от эпицентра моего же шока заглушает голос разума. Возможно, Александр прав во всем, а я бегу от своей судьбы и спасения с упорством раненой хищницы, которой так тяжело ступить за флажки для окончательной сдачи на милость победителя.
Серебристая, как все оттенки моего вечного холода, «субару». Мой путь в никуда, подальше, оставив позади орбиту того, что могло стать началом, жизнью, моим спасением. Так ничтожно мало и так невыносимо много…
Не делай этого! Останься! Позволь забрать твой вечный холод остановившихся полюсов одним касанием магической росписи, кольца властного единения, деактиватором боли, одной на двоих. Просто прими этот Свет и не смотри, что он окрашен условностями глухого социума во все триста оттенков Тьмы, слушай только свое сердце, оно никогда не будет подвластно чужой доминантной сущности! Ты же чувствуешь это в себе… Не ты застываешь льдом, арктический холод был призван всего лишь выморозить твой страх и ужас, освободив место нашему чувству, которое ты не просто готова, ты жаждешь принять! Ради нас, сделай последние усилие! Борись с этим холодом, не причиняй боль нам обоим!..