Прошло две недели, прежде чем богатырь поправился настолько, что был в состоянии отправиться в путь.

На этот раз ни Эриксон, ни Рескиавик не препятствовали Грундвигу.

Сани уже были запряжены и все готово к отъезду, когда неожиданно приехали Гаттор и Лютвиг с десятью норландцами и четырьмя американцами, оставленными в бухте Надежды для охраны кораблей.

Что же их побудило приехать с такой поспешностью?

В нескольких словах Гаттор передал все Грундвигу.

Оружейный мастер брига частенько захаживал к своему приятелю, плотнику яхты, распить бутылочку-другую пива и раскурить за беседой пару трубок.

— Знаешь, Джемс, — сказал однажды оружейный мастер, — у тебя здесь сильно попахивает порохом, и не простым, а фейерверочным.

— У нас и в помине такого нет, — возразил плотник.

На этом в тот день и покончили.

Но в следующий раз оружейник опять заявил:

— Бьюсь об заклад, Джемс, что у тебя где-то горит фейерверочный порох.

— Да уверяю тебя, что у нас его нет.

— Ты вполне уверен в этом?

— Так ведь ключи от пороховой камеры постоянно находятся у меня. Неужто бы я не знал…

— Ну, ну, ладно!.. Не будем ссориться.

На третий день оружейный мастер, полагаясь на свое чутье, никогда его не обманывавшее, уверенно заговорил:

— Ставлю бочонок рома за то, что у тебя горит порох!

Плотник был большой любитель рома.

— Идет! — сказал он.

Приятели вместе спустились в крюйт-камеру.

Там запах горящего пороха был настолько ощутимым, что и плотник не на шутку встревожился.

Осматривая бочонок с порохом, оружейник вдруг воскликнул:

— Эге! А почему он такой легкий? И что это за штука выпущена из него?.. Ба! Да ведь это просмоленный фитиль…

Сбегав за ножницами, мастер осторожно перерезал фитиль и обезвредил опасное приспособление.

Весть о том, что кто-то подготовлял взрыв на яхте, скоро стала известна матросам обоих кораблей и возбудила самые оживленные толки.

Единственными виновниками, по общему мнению, могли быть только Иорник и Густапс.

— Если бы здесь не были замешаны эскимосы, — сказал Гуттор, — то я предположил бы во всем этом руку «Грабителей», так как от взрыва должен был пострадать также и бриг.

И он рассказал американцам о двукратной катастрофе, постигшей «Дядю Магнуса» при спуске, и о попытке Надода взорвать его в открытом море.

— Но ведь Густапс не эскимос, — заявил плотник. — Я его видел однажды без зимней одежды: он европеец.

— О, тогда нам нельзя терять ни минуты, — заявил Гаттор. — Мы должны догнать экспедицию, так как злодеи, наверное, замышляют что-нибудь против наших господ.

Оставив для охраны брига и яхты всего четырех человек и запасшись провизией на год, оба экипажа отправились в путь.

Рассказ этот еще больше увеличил тревогу Грундвига, и оба отряда, соединившись, поспешили вперед.

На последней станции им удалось догнать экспедицию.

Надод едва не задохнулся от злости, услышав, что все его планы рухнули.

Герцогу стало жаль его.

— Негодяй нам больше не опасен, — сказал он и велел развязать Надода.

Ослепленный бешенством, бандит забыл, что жизнь его висит на волоске.

— Глупцы! — кричал он. — Вы торжествуете, что я в ваших руках!.. Но наше товарищество еще живо. Вы целых полгода потратили на поиски, а тем временем «Грабители» взяли и разрушили Розольфсский замок. Ваш брат Эрик и все, кто был с ним, убиты.

Из груди Эдмунда вырвался гневный стон:

— Ты лжешь, негодяй!

И, бросившись на бандита, он схватил его за горло. Красноглазый воспользовался этим моментом. Быстрее мысли выхватил он из-за пояса Эдмунда кинжал и вонзил его по самую рукоятку в грудь молодого человека. Эдмунд вскрикнул и упал мертвый.

Фредерик лишился чувств.

Присутствующие стояли, онемев от ужаса.

Только Гуттор не растерялся. Подскочив одним прыжком к Надоду, он вырвал у него кинжал и далеко отбросил от себя.

Потом, зажав голову Красноглазого между своими могучими ладонями, богатырь, с рассчитанной медленностью, стал сжимать ее.

— Помнишь старого Гаральда, которому ты разрубил топором череп? — приговаривал он. — А Олафа, убитого тобой?..

— О, сжалься!.. Убей меня сразу! — молил Надод.

— Не торопись! — зловеще улыбался Гуттор. — Смерть — это избавление от всех страданий. Надо сперва заслужить ее.

— О! Прости меня! Прости! — стонал Красноглазый. — Я не в силах больше терпеть этих мучений! Убей меня!